Он нашел ресторан сразу же за углом от португальской синагоги. В ресторане интерьер был корабельный, с бочками вместо столов. Джейк заказал две рюмки водки кряду, селедку на подсушенных кусочках хлеба, рыбный суп и жареную печенку с брокколи.
– Ваше здоровье! – улыбнулся он официантке. – Будьте всегда счастливы!
В почти блаженном состоянии он проглотил еду, оставил щедрые чаевые на бочке и направился в сторону гостиницы, вдыхая вечернюю влагу.
На обратном пути в отель-поплавок Джейк осознал, что видит и запоминает окружающий мир с особенной, пронзительной ясностью: здания и предметы, мимо которых он проходил и которые оставлял позади, угольные силуэты двускатных крыш, луну, скользящую над влажной светящейся черепицей, тени катеров и барж, покачивающихся на поверхности каналов. Это великолепие бытия, эта способность впитывать в себя весь мир! Все вокруг говорило само за себя, открывалось ему в совершенно обнаженной форме. Он больше не думал о Судном дне, об Эрин, еврействе и христианстве. Все это он уже понял, если и не разрешил полностью в своем сердце, и новое знание его успокаивало. Пока он шел по улицам Амстердама, у него в голове выстроился план. Он вернется домой в Балтимор, где восемнадцать с лишним лет назад поселилась его эмигрантская семья. Они даже перевезли и перезахоронили в Балтиморе останки родителей отца – точно как Моисей, который унес с собой из склепа кости Иосифа, когда покидал Египет навсегда. Через четыре года, когда Джейку исполнится сорок, он уже проживет в Америке половину своей жизни. Покидая Россию в девятнадцать лет, он привез с собой в самолете такой тяжелый груз памяти, что ему потребовались годы, чтобы избавиться от него, и этот груз так беспощадно давил, а временами казался таким невесомым, что порой Джейк не мог из-за него твердо стоять на американской земле. Тот первый перелет через Атлантику был попыткой побега от всех монстров и демонов, от которых еврей никогда не может освободиться до конца.
Дождь кончился, и Джейкоб Глаз почувствовал под языком сладчайший запах йода и солярки, гниющих листьев, анаши, портовой снеди. Он стоял на нижней палубе отеля-поплавка и наблюдал за тем, как на Амстеле мерцают огоньки. Вбирая в легкие дыхание Амстердама, он думал о полете в Балтимор – домой, о завтрашней дороге – и с восторгом воображал американское житье, которое судьба держала крепко в своем глубоком голубом кармане.
1995–2005–2015
Авторизованный перевод с английского Давида Шраера-Петрова и Эмилии Шраер
