— Почему это?
— Ах, вы совсем не следите за газетными новостями. Полиция ненавидит ЭМАС не меньше нас!
Пётр Ипполитович сладко потер руки. Егора передернуло, он повернулся к Ольге, которая всё еще сидела на скамейке с Марфой. Её длинные волосы струились по плечам. Он представил, как их перетянет толстая веревка, и стало дурно. Конечно, он не позволит так сделать.
Он отвернулся от чиновника, чтобы скрыть выражение лица.
— А вот этот чиновник, который у нас был… Зубов?.. — спросил Пётр Ипполитович ему в спину.
— Клыков?
— Да, именно, Клыков. Он что же, больше не появляется? Не видел его.
— Появляется, но редко. Примеривается. Или останется, или уйдет. Хорошо бы его проработать, но сил моральных совершенно нет. Хотя сегодня, кажется, он был здесь.
— Да, вот как? А что у него с Ольгой?
— Что — с Ольгой? Ничего. Они особо не общаются, по крайней мере я не видел.
— Надо же, не общаются… А ведь Ольга у него несколько раз ночевала, и вместе они часто ходят по городу.
— Откуда это известно?
— Топтуны наши рассказывали.
Егор в ярости повернулся к Петру Ипполитовичу.
— Я, кажется, говорил вам, что любое использование филёрской службы возможно только по моему приказу?!
— Конечно, Егор, конечно, извините, это я запамятовал, — сказал чиновник голосом, в котором не слышно было ни капли сожаления или признания вины.
Собственную филёрскую службу Егор создал, движимый тщеславием, но она оказалась и весьма полезной с практической точки зрения, выявляя, в частности, тех, кто продолжал пользоваться ЭМАСом. Как и всякая секретная служба, она должна была подчиняться только ему — за этим Егор следил ревностно, не подпуская к ней ни чиновника, ни других своих офицеров. Но сейчас его, конечно, разозлило не только и не столько нарушение дисциплины. Слова Петра Ипполитовича попали в цель.
Егору нужно было всё осмыслить и, чтобы безномерные не видели вождя встревоженным, он поспешил на свою квартиру — отгороженный угол за общей залой. Однако вскоре крик, раздавшийся в жилой половине, заставил его вернуться.
Кричал юродивый Юрочка, потрясая в воздухе какой-то черной коробочкой. Он встал на ноги (до этого Хрулёв всё время видел его ползающим по полу и теперь подивился огромному Юрочкиному росту) и поднял её высоко, а безумный инженер, за которым закрепилось прозвище Кульпа, старался выхватить коробочку из рук. Все находившиеся в этот момент в пакгаузе безномерные собрались вокруг них, ошарашенно глядя на происходящее.
