— Ты… здесь живешь?
— Да. Тебя это удивляет?
— На самом деле нет. Ты никогда не стремился к роскоши.
— Пенсия надворного советника, тем более закончившего свою карьеру высылкой, не предполагает широкой жизни. Впрочем, да, мне здесь нравится. Прекрасное место для тех, кого выбросили из жизни и кто не хочет возвращаться. А у тебя дом где-нибудь на Морской?
Шауб усмехнулась:
— На Дворцовой набережной.
— Рад, что я в тебе не ошибся.
— Почему ты не хочешь возвращаться?
— Мне не с чем возвращаться. Кроме того, меня и не зовут. А зачем ты пришла? Надеюсь, не для того, чтобы попросить меня что-то расследовать?
— Именно.
— Извини, я не хочу.
— Помнишь, когда в кинематографе «Пикадилли» в тебя стреляли, а попали в меня, ты говорил, что теперь мой должник?
— Тебе всего лишь руку поцарапали, — усмехнулся Зубатов.
— Так и просьба у меня несложная. Несложная для тебя.
— Хорошо.
Шауб торжествующе улыбнулась и вытащила из сумочки несколько карточек с наклеенными на них лентами электрограмм. Так делали, когда хотели сохранить корреспонденцию. Многие, кто раньше вел дневники, теперь завели большие альбомы, куда вклеивали все сообщения — и свои, и чужие, подписывали дату и время, вкладывали фотографические карточки.
— Вот, это две электрограммы весьма легкомысленного содержания, отправленные якобы мною одному человеку, который передал их моему… мужу, — она усмехнулась. — Абонентский номер отправителя мой, но я их не писала. Кто-то сделал это от моего имени. Я хочу знать — кто и как.
Зубатов повертел в руках картонки. Слово «легкомысленные» было довольно мягким для них, но суть передавало верно.
— Надеюсь, тебя после этого не выселили из дома на Дворцовой набережной?
— Нет. Но могли.
— Хорошо. Я напишу тебе, когда что-то узнаю.
— Спасибо. Мой номер там есть, буду ждать.
Проводив Лизу, Зубатов пошел в кухню, разогрел примус и поставил кипятиться чайник. В такие моменты, когда переполняют эмоции, нужно что-то делать физически.
15 лет назад он начал то, что потом прозвали «зубатовщиной»: при помощи полиции и на её деньги создавались общества фабрично-заводских рабочих, задачей которых было повысить материальный и культурный уровень пролетариев. От клубов и касс взаимопомощи они доросли до защиты прав работников перед начальством. Тем самым низшие городские классы выводились из-под действия революционной пропаганды.
Опыт был более чем успешным, о чем свидетельствовало, в частности, шесть за два года покушений на Зубатова со стороны анархистов, разглядевших в нем угрозу своему делу. Хотя его личность и была засекречена, а публикация фотоснимков с ним воспрещалась. Тогда он подготовил и подал начальству соображения о создании нового общественного порядка, при котором люди, склонные к противоправным действиям, не могли бы получать для этого возможности. С приложением подробного плана, как этого можно достигнуть. Но Зубатов рассыпал бисер перед свиньями. Высказанные идеи шли вразрез с представлениями правящей верхушки и были осмеяны, а его самого, опасаясь скандала, отправили в отставку, обставив её интригами и сплетнями.
