У Мегрэ, сидевшего теперь спиной к окнам, мелькнула мысль, что мокнущему под дождем Гассену эта светлая столовая должна казаться тихой семейной гаванью.
А Дюкро продолжал, переводя взгляд с одного лица на другое:
— Ни одного су; ради этого я подписал контракт — он вступит в силу после моей смерти, — по которому я передаю все свое дело Генеральной компании. Сорок миллионов круглым счетом. И эти сорок миллионов не подлежат выплате в течение двадцати лет.
Дюкро засмеялся, но было видно, что смеяться ему совсем не хочется. Потом повернулся к жене:
— А ты, старуха, к тому времени наверняка уже помрешь.
— Умоляю тебя, Эмиль…
Она сидела прямо, с каменным лицом, но силы ее были на исходе, в любую минуту она могла лишиться чувств и упасть со стула.
На мгновение Мегрэ показалось, что Дюкро вдруг занервничал и заколебался, но тот, напротив, лишь еще больше ожесточился: надо думать, потому, что твердо решил не отступать.
— Значит, мне, по-твоему, лучше незаметно скрыться? — снова набросился он на зятя.
У Дешарма задрожала челюсть.
— Клянусь…
— Нечего клясться! Ты сам знаешь, что ты — подонок, подлый благовоспитанный подонок, что во сто крат гаже. Я дорого бы дал, чтоб узнать, кто из вас подлее, ты или моя дочь. Хочешь пари? Вы уже несколько недель разыгрываете эту комедию с ребенком, который будто бы должен родиться. Так вот, раз это вас забавляет, я позову врача, и, если он скажет, что твоя жена на самом деле беременна, дам вам с Бертой сто тысяч франков.
Г-жа Дюкро широко раскрыла глаза, а дочь продолжала с тихой ненавистью сверлить отца взглядом.
— Так-то, — заключил он и встал, зажав в зубах трубку. — Один, два, три! Старая добрая жена, дочь и зять!
Семьей и то не назовешь. И это все, что у меня есть…
Нет, это все, что у меня должно было быть…
Мегрэ отодвинул стул и, с невозмутимым видом набивая трубку, слушал.
— Теперь я вот еще что вам скажу. Прямо при комиссаре. Ничего, он все равно один, а родственники не могут быть свидетелями: так уж повелось! Я — убийца. Вот этими самыми руками я совершил убийство…
Берта подскочила на стуле. Зять встал, лепеча:
— Прошу вас…
А жена не шелохнулась. Может быть, просто ничего больше не слышала? Она даже не заплакала, только застыла, уронив голову на сложенные руки.
Дюкро тяжело ходил от стены к стене, попыхивая толстой трубкой.
— Хотите знать, почему и как я прикончил того гада?
Никто его об этом не просил. Просто ему необходимо было говорить, чтобы не утратить свой угрожающий вид. Он вдруг остановился, сел против Мегрэ и протянул ему через стол руку.
