Однако вот отступление. Все перепуталось, разгром. Фронт разорвался. Часть войск побежала на Ростов, другая — на Одессу, а корпус генерала Слащева с правого берега Днепра по снегам бросился спасаться в Крым. Уже бежит впереди войск веселая, насмешливая песенка:
Офицер молодой,
Золоты погоны.
От Москвы удирал,
Не заметил Дона!..
В последние недели отступления творилось нечто страшное и, как казалось Олегу, непоправимое. Случаи насилия и грабежа стали обычными. Многие офицеры, видел Олег, зверствовали даже с каким-то наслаждением. Темнело в глазах от кровавых сцен, избиений, расстрелов на улице, средь бела дня. Олег боялся своего командира генерала Слащева. В каждом городе свою деятельность Слащев начинал с казней. В день приезда в Николаев расстрелял шестьдесят человек. В Вознесенске, в Екатеринославе тоже десятки полегли и повисли. Просто сумасшедший. Глаза мутные, блуждают, голос хриплый… Корпус отступал, оставляя за собой зарева пожаров, пепел и наскоро поставленные виселицы.
«Пусть заблудились с Сергеем в буране, зато подальше от дикого Слащева», — думал Олег. Боялся генерала, потому, что осуждал и ненавидел его.
* * *
Остановились ночевать в степном селении. Олег слышал, как, скрипя зубами, Кадилов сказал мужику:
— Смотри, хозяин, ночью убежишь с лошадьми — все равно найду, живым не будешь!
Напились чаю. Когда ложились спать, Олег заговорил с Кадиловым о самом главном:
— Так вот, Сергей! Где тут собака зарыта и что это за пес? В чем причина страшного поражения? Смотрю и так и этак и прихожу к выводу, — пожалуйста, не сердись на меня за мои рассуждения! — что все дело в какой-то большой ошибке. Все дело, очевидно, в том, что идея: «Мы, белые, — соль земли, без нас Россия погибнет, а большевики — смутьяны» — теперь не совсем верна. Нужно найти какую-то новую, пусть грубую, но ясную идею. Как у большевиков: «Мир — народам, земля — крестьянам». И конечно, прежде всего следует опомниться, не убивать.
Кадилов не слушал, зарывался под шинель, притворялся, что спит. Но когда Олег сказал, что Слащев своими казнями губит всех, он просто-напросто садист, Кадилов встрепенулся.
— Стоп! Ни слова! Услышит он — глазом не моргнешь, как…
— Знаю, но иной раз ужасно хочется подойти и при всех изо всей силы плюнуть ему в морду…
— Тут же прикончит и велит бросить тело собакам!
* * *
Джанкой увидели засветло, без огня. Пересекли заставленную вагонами железную дорогу. На привокзальную площадь выехали со стороны садика.
