— Феся!..
Шел следом, припадая и сильно раскачиваясь — одна нога короче оттого, что согнута в колене. Иной раз и жалко его, и чего-то совестно. А сердце было спокойно.
3
По дну Сиваша Феся с Лизой отъехали от берега три версты.
Когда добрались до солевых полей, солнце стало печь до боли, огненная белизна резнула глаза. Вон сколько соли, будто снег. Каждый год урожай. Солнце и горячий ветер кипятят заливы — яйцо сваришь, босиком не ступить. Соленая вода в Сиваше густеет. Вот уже рассол, рапа. В этой вечной солеварне соль сама садится на дно, сама варится, а выбирать ее надо трудом.
Не испортить бы соль дегтем с колес — остановили бричку, не доехав, со скребками и лопатами босиком вступили на солевое поле. Пекло, давило глаза. Феся надвинула платок на самый нос. Все же ослепительно белый свет бил снизу…
На отмелях соль лежала сухая, но скудная. Феся с Лизой скребками начали сгребать в кучки мокрую в низинках. За скребком оставался глубокий след, в него набегала синеватая вода.
Феся сгребала, сгребала, с тоской думала про Никифора и его ненужную любовь. Думала и про Соловеевы десятины. Казалось, они чужие, хотя комитет и сход присудили ей эти десятины и в список записали. Пугала доброта Соловея. Еще и соль ему поручить…
Соль шипела под скребками — шип-шип-шип — без конца, будто натачивали шершавым оселком стальную косу. Там, над степью, разносится верещание кузнечиков, в небе мелькают птицы, а здесь, на Сиваше, — пустота, белая равнина, кузнечику негде примоститься и нечего есть, птицы не летают. Соль да соль и зализанный водой гладкий желтоватый ил. Одинокая Мельница стоит, не шевелится, даже перестала вертеть хвостом, и кожа на ней не вздрагивает — мух на Сиваше не водится. На минуту затихнут скребки, ветер шумнет, и такая настанет тишина, что оглохнешь.
Почудилось Фесе: она не на земле, а неведомо где, на белых пространствах вечная работница. Работа не тяжелая, без подгонщика. Руки сами гребут, гребут — без конца. В тишине никто не тревожит, но только чего-то страшно, до того страшно и нехорошо, что еще немного — и закричишь… Оставила скребок и обеими руками сорвала платок с головы.
— Господи, тоска, хоть удавись.
— С ума съехала! Напугала! — Лиза вскрикнула. Потом улыбнулась, блеснули белые зубы: — А и верно, хоть в колодец или в Одессу, в монашки… Все хлопцы — в отряде, все воюют, и красноармейцы, которые зайдут на час, не женихи…
Феся взглянула направо. Далеко-далеко темная полоска, северный берег Сиваша. Взглянула прямо перед собой — белая, дальше синяя гладь до самого неба. Взглянула налево — далеко-далеко сизая полоска — крымский берег…
