Лиза вдруг нахмурилась.
— Феся твердит: не люблю Никифора. Вроде как политрук Антон ей нравится.
Матвей махнул рукой:
— Откуда ей любить-то? Ведь еще и не жили вместе. А политруку не до свадеб. Мерещится тебе. Сейчас он здесь, а завтра ищи с ветром. И ни хаты, и ничего у человека нет…
3
С самого утра горизонт затянуло знойное, душное марево. Воздух дрожал, густой, клейкий. Духота давила. Люди попрятались в тень, от каждого резкого движения заливались по́том. На ленивых крыльях в небе повис черный коршун. Куры не бродили вокруг хат, не купались в пыли, трепеща и чиркая землю концами крыльев, сидели в тени с головой набок, раскрывали клювы, расслабленно стонали.
Тяжелое, марево придвинулось, на юго-западе оно сгустилось, словно задымили тысячи костров. Заливая край неба, чернота собиралась все плотнее. На степь наваливалась черная туча. Захватывала небо все выше и выше, подбиралась к солнцу, плотная, как стена.
Вот уже за тучей пропало солнце. Мир померк, лишь на севере еще трепетал серо-синий свет. Но скоро и там потухло. Внезапно дунул ветер. Сейчас хлынет!
Матвей с дочками убирал двор под ток. Когда нашла туча, Феся и Лиза вынесли высохшие бочки и кадушки, чтобы замочило ливнем. Поставили под стрехи ведра, корыта, здоровую бочку — набрать мягкой небесной воды.
От этой грозной тучи и весело и страшно на душе. Огромная туча отражалась даже в глазах: у того, кто смотрел в небо, зрачки вдруг темнели…
На юге в черноте заскакали молнии. Словно ударили батареи, тройным голосом ударил гром. Лиза испугалась, заскочила в ворота сарая.
— Таточку, Феся, бегите сюда! Горка где?
Снова через все небо пробежала и врезалась в землю длинная, извилистая, как толстая золотая нитка, жутко светлая, с синим дымком, страшная молния. С диким треском разодралось небо. Хлынуло… Феся успела вбежать в ворота сарая.
— Таточку, скорей!
— Дождь не дубина, я не глина, — отвечал Матвей.
Замешкался у молотильного катка и вмиг промок насквозь. Борода слиплась, с усов вода потекла, как из самоварного крана. Ливень колотил по спине. Но Матвей, пока не кончил дело, не разогнулся.
Потом с дочками стоял в воротах. Даже не закурить: руки мокрые и табак в кармане — каша.
— Вот хорошо, площадь для тока вымоет…
Но мгновенно закрутилась пена, как вытопки молока, вспухли стремительные ручьи, прорезали, прорыли двор от сарая к воротам на улицу. Обнажились камешки, двор стал шероховатый.
Страшный грохот валился с неба, и, извиваясь, одна за другой сходили на землю сверкающие молнии. Без солнца, мертво светилась степь — от Сиваша до самого севера.
