Никифор забывал погонять, слушал, раскрыв рот, и все не давал покоя.
— А вы расскажите случай какой-нибудь, дядько Матвей.
— Лучше ты расскажи, как в Строгановке у нас — какой комитет? Как тут крутилось, пока меня не было, три года? Расскажи, парень ты с головой… Как тут без меня?
Никифор с готовностью выпрямился, заблестел глазами и одним духом повел:
— Это я вам в точности докажу, как есть я понимающий, какой при любой власти не пропадет. Значит, без вас, дядько Матвей, было ужасно! Позабрали всех на войну, а с севера сезонники — срам: бабы, дети, отчего земля заглохла, хотя пригнали пленных австрийцев, которые хорошо работали. Кругом разорение, коров, лошадей, барашков как дождем смыло, навозину не найдешь, кричат в степу только белые гуси. У тата не стало работников, у людей же — своей пашни. Подсчитали: в Перекопском уезде все мужики — арендаторы. Я, дядько Матвей, каждое воскресенье газету покупаю, все знаю! Царя скинули — вот вам ха-ха-ха! Вскочили разные комитеты, один — одно, другой — наоборот; и милиция, и полиция… И был такой случай, что с севера нахлынула голь, в имении Сахарова под Симферополем стала наниматься за полцены, отчего местные давай ее гнать, и пошла толпа на толпу, затеялся кровавый бой, кололи вилами, били граблями, и ножи в ход. Как сказать, голодные, наломали костей, напустили крови — взялся пятнами тот помещиков двор!
Никифор открыл рот захватить воздуха, Матвей хотел спросить, какая сейчас власть в Крыму, но Никифор перебил, крикнув:
— Тише, дядько Матвей! Дайте по порядку, я все помню, как есть! Значит, власть менялась на глазах, не имея стойкости никакой, — вот вам одно, а вот другое, и опять то, которое было вчера… Говорили, Ленин хотел приехать в Крым к родному брату погостить. А эти, которые анархисты: «Нет, не допускать», на дорогах выставили заставы. А которые большевики: «Самих вас выбросим из Крыма!» А селяне, которые арендаторы, не имея собственной земли, при каждой власти кричали свое: «Не хотим аренду платить, дай землю даром!» Кричали: «Долой повинности, дели сенокосы!» Мой тато пострадал пшеницей, а помещик еще и сенокосами, и палаццом своим, и сам еле живой ушел — на конях, ночью, в Крым и так далее… Налетят христиане, заберут, отберут, и ничего, по-прежнему солнце светит! Вроде бог улыбается на эту картину. Опосля бог же и накажет. Каратели за эту вольность били страшно… Который мужик землю взял, кровью за нее расплатился. Судили и били как за повреждение урожая.
