Главное — не сдаваться, не отступать от самого себя, от того человека, каким ты хочешь видеть себя. Каким? Идеал человека — Владимир Ильич.
В Швеции на партийном съезде он, Фрунзе, самый молодой из делегатов, неловко ежился в шерстяной тройке — казалось, плечи не свои. Но вот в перерыве между заседаниями его представили Ленину. Владимир Ильич стоял возле окна, слегка откинув плечи, глаза смеялись, когда подавал руку. Фрунзе страдальчески хмурился — собирались морщинки на мальчишески нежном, белом лбу — и досадовал, что вынужден стоять напротив окна, на самом свету, и всем видно, какой он молодой.
Но Владимир Ильич оживленно, не дав опомниться, какой-то добродушной шуткой начал уже разговор: «Пожалуйста, без чинности, молодой человек!» Спросил как раз о том, что больше всего занимало Фрунзе, — о баррикадных боях в Москве, о выгодах и невыгодах баррикад. И сразу Фрунзе увлекся, как подхваченный волной. Он считал, что баррикады — лишь слабая защита от пуль, а движению и связи дружин весьма и весьма мешают; царские офицеры передвигались по улицам, маневрировали, как хотели… «Нуте, нуте, повторите вашу мысль подробнее!» — заинтересованно попросил Владимир Ильич и, слушая, временами кивал: «Вернейшая мысль. Прямо в точку!» Революции нужны свои офицеры, военная тактика и стратегия. Дружелюбно, по-товарищески говорил, что молодые, такие, как он, товарищ Арсений (партийное имя Фрунзе), и станут организаторами военной силы революции, и это очень хорошо, что Фрунзе молод. «Выглядите вы преотлично, вас даже дорога не измаяла». Спросил, видел ли город. «Посмотрите! Чудесный! В России, видимое дело, шпики не дают нам, подпольщикам, зайти в музей. Ну, мы пока что — здесь! А вообще говоря, хождение по разным народным вечерам, увеселениям мне часто нравится больше, чем посещение музеев и пассажей. Как с языком — ладите?»
В городе росли сады, как дремучие леса, между домами — вдруг высокие серые скалы, мох. Фрунзе ходил, смотрел, думал, о Владимире Ильиче. «Учитель, на пять голов выше всех, но как прост, какой-то свет и жизнь струятся от него». Фрунзе чувствовал себя очень сильным. Это чувство не покидало его и потом, в России, на суде, когда выслушал смертный приговор (казнь через повешение) и когда в ожидании пересмотра дела по кассации во Владимирской тюрьме изучал труды военных теоретиков, политическую экономию и финансы, введение в изучение права и нравственности, добивался правильного произношения в английском языке. И после второго смертного приговора, потом замененного каторгой, не покидало его чувство своей силы.
