Володя нашел родник. Он совсем рядом. Сделана запруда, вода стекает в желоб.
«Слезы Биби» — так называют его туркмены. По легенде, на месте, где умерла Биби, спасая от врага жениха и свое племя, из земли забил источник. «Девичий источник» — извечная, бродячая тема.
Вода прозрачна и чиста, просвечивает дно бассейна. Почти не пахнет сероводородом, но серы в запруде много. Она скопилась по краям и на дне. Это бактериальная армия Зиновии Ивановны прилежно трудится. Вот оно и чудотворное действие родника. Эта серная вода залечивает раны, гнойники. Сюда, к живым слезам Биби-джан, приходят туркмены для исцеления.
Садится солнце.
— Мне хочется выкупаться, — говорит Аллочка. — Так всего много за эти дни.
— Ну и хорошо, что много. Тебе что, не нравится? — спрашивает Володя.
— Нет, нравится. Наоборот, очень нравится. Но хочется выкупаться.
— Уже поздно. Простудишься. Завтра выкупаешься.
— Нет, сегодня.
— Идемте! — говорит мне Володя и уходит.
Аллочка разделась, скользнула в запруду и поплыла.
«Останусь», — думаю я.
Закат окунулся в воду, и стали розовыми слезы Биби от лучей. И так прекрасно это купанье, и красноватые горы, и запахи трав, и воркотня засуетившихся птиц. Хочется продлить все это, запечатлеть, сохранить. Но как, где? Может быть, в себе? Темнеет.
Аллочка меня не видит, вылезла из воды, думает, что одна. Потянулась, будто захотела взлететь. Запрокинула руки за голову.
— Я буду, я буду геологом! — как заклинание шепчет она.
И я стою в каком-то наваждении непостижимых, живых тайн земли, сокрытых в этих целительных слезах Биби-джан, и в сере, выбелившей дно у водоема, в творящей армии бактерий, — в Аллочке, в ее душе, в цикадах, сменивших утихомирившихся птиц, в звоне их кастаньет, взлетающем в полиловевшее небо…
Ночь. И опять наплывает усталость. Закрываешь глаза, и все увиденное, перечувствованное возникает как наяву.
Около меня мерно дышат мои товарищи.
Жалобно мяукает одинокая кошка с отрубленной лапой. Вот что-то зашуршало. Важно шествует еж. Остановился, огляделся, свернулся в комок, ощетинился.
Звезды над головой, колючие-преколючие. Вот упала одна, другая, еще. Звездопад…
Ощетинилась вселенная, сбрасывает иголки.
«Дикобраз сбрасывает иголки, когда сердится или боится. Что же это она, вселенная, сердится или боится?» — думаю я, засыпая.
