Большая Ордынка | страница 41
Наконец вдвоем. Право побыть вместе она отработала честно. Сегодня ее ночь. В этом каменном гробу их первая любовная ночь после разлуки. День их рожденья. Наконец-то! И все вокруг, как при начале мира. И она торжествует женскую свою победу, и все существо ее полно ликования. «А вот и увела, а вот и увела». И в душе звучит Даргомыжский: «Нас венчали не в церкви…» «А вот и увела!»
Короткий сон. И утром снова к кратерам за пробами. На этот раз отбирают свежие пеплы, шлаки, вулканические бомбы. С небольшой передышкой работают дотемна. Собрали столько, что трудно поднять. Ирина стонет:
— Больше не могу.
Но Алехин верен себе:
— Ничего, ничего, сможешь. Кажется, ведь ты помоложе меня.
До глубокой ночи отбирают пробы. Решают завтра поработать еще день, а потом сброситься к океану. Под утро начинается дождь. Поднимается тайфун. Погода ничего хорошего не сулит и, кажется, испортилась надолго. Они уже совсем промокли. План нарушен. Здесь, на Курилах, диктует природа — и надо немедленно убираться. Сброситься к океану?.. Тайфун — смоет волна. Они выбирают менее опасный, но более длинный и более тяжелый путь по тайге.
Нагруженные до предела пробами, мокрые насквозь, они еле двигаются, по колено проваливаясь в пепле. Тайга неузнаваема. Это пепловая пустыня. Оголенные, белые остовы деревьев. Кора их, как наждаком, срезана пеплом. Иногда просто обугленные стволы. И все вокруг здесь будто бы до сотворения Земли или уже после ее гибели. И мучительное чувство одиночества охватывает Ирину. Что с ней происходит…
Бредут они под тяжестью ноши, как выгнанные из рая. Бредут они, бредут, и мочит их дождь, и гонит их ветер. И ей начинает казаться, что уже целую вечность так они бредут, и нет конца пути, и так всегда будут они брести, и это наказание им за грехопадение. Такой одинокой, такой ничтожной кажется она себе перед бесконечностью пути, перед величием стихии земли и ветра, пепла и воды, жизнью и смертью. И стыдно ей становится за свою человеческую малость, за себя со всеми своими слабостями, самолюбием, кичливостью, со всем, что было в ней, есть и будет всегда, как пепел облепило, проникло в нее, колет, и трет, и щекочет. И ветром его не обдуть, и дождем не смыть. Бредут они вдвоем, и ей начинает казаться, что она одна на целом свете. Одна затерялась среди пепловой пустыни, и от смертного страха в ней стынет кровь.
Они идут уже более суток. Делают малые передышки, чтобы больше пройти. Дождь и тайфун не стихают, идут насквозь промокшие, заледеневшие. И наконец у Ирины начинается переохлаждение. А что это такое, хорошо известно, чуть замешкаешь — неминуемая гибель.