Ни счастья, ни солнца, ни света не прибавилось в мире. А почему же мне так легко и хорошо сразу стало. Это, наверное, потому, что пришло решение, окончательное.
Я составила тест, Москва посередине. Черное или белое? Запад или восток? Юг или север? Пустыня или горы? Море или лес? Выбираю только белое, восток и север одновременно, горы и лес одновременно. Еду и никому ничего не скажу, ни единого слова. Все гремит про эту стройку: радио, газеты, телевидение, кино. А я — молчок. Пусть это будет моей тайной. Мне всегда хотелось ее иметь — тайну. Так оно и получилось. И никого мне не надо и ничего. Еду. Не пропаду. Ничего не потеряю, только смогу найти. Кого? Что? Во всяком случае, себя.
Все, что было в Москве, меня не коснулось. Пусть ничего и не было в моей жизни. А потом, через несколько лет, напишу письмо Танечке, то есть Татьяне Павловне, так, мол, и так — за все спасибо. Я живу хорошо, вышла замуж, у меня дочь. Может быть, сын? Нет, конечно, дочь. У нас все очень даже скромно, не как у вас, но ведь это совсем не важно, и мы счастливы. Вы спросите, кто мой муж. Разве это имеет какое-то значение, хороший человек. Мы растим дочь, понимаете! И я так ее люблю, как никто никогда не любил.
Маме и папе тоже напишу, пожалуй, даже бабушке. Приезжайте к нам в гости.
А пока — прощай Москва.
Шумят, шумит Псузаапсе.
— Где хочешь, можешь в брод ее перейти, а грохоту на все ущелье, — говорит Клотильда Павловна.
Белоглазая бабка Варвара посадила нас ужинать.
— А ты не смотри, что она такая, потому как разгуляется, все на своем пути снесет. Оттого у нас здесь и не строятся, — говорит она.
Я так натряслась за дорогу, все тело побито, и так устала, что есть совсем не хочется.
Бабка ворчит:
— Не чинитесь, ешьте, что подано, второй раз греть не буду.
Чаю выпью, пожалуй. Соблазняет стакан с медом. Протягиваю руку, чтобы взять его, но бабка, заметив мой жест, хватает стакан и уносит.
На губах Клотильды Павловны появляется чуть заметная улыбка:
— Мы в ее власти.
В хате неряшливо, грязно. За окном оголтело и безостановочно лает собачонка. Визгливый, противный лай. Закроешь окно — духота.
— Ничего не поделаешь, приходится терпеть. Мы считаем, что нам еще повезло. Жилья здесь нет. В палатке не лучше, и кто бы стал возиться с едой, — говорят она.
«В палатке лучше», — думаю я, но молчу. У меня свои задачи. Какое претенциозное имя Клотильда, не современное, но ей подходит, чувствуется в ней заглушенное клокотанье. Под сорок, движения вкрадчивые. Глаза как у рыси, зеленые, раскосые.
