Странная она девчонка, понять ее трудно. Как-то она мне вот что говорит:
— Знаешь, Леша, Танечку ты никогда не бросай. Плохо ей будет одной, когда она состарится. Пожалей ее. Она ведь не такая уж плохая. Думаю, может, и не плохая, да сухарь. Я ей крови-то попортила. А без меня, ей тоже плохо будет. Мне, говорит, всегда маленьких очень жалко бывает, а стариков еще жальче, потому что никому они сейчас не нужны.
И правда, стариков как-то совсем перестали жалеть. И не понимаю я, почему это происходит? Вот был у меня дедушка, очень старенький, а как его все уважали, как ценили. А сейчас и старики какие-то совсем другие стали. Может, поэтому они никому и не нужны? Какие-то суетливые, и каждый ведь не хочет согласиться, что он состарился. Все в молодые лезут. Я раз с одним очень умным человеком об этом говорил, и он мне сказал, что это техническая революция так влияет. Потому что раньше старик мог своим опытом поделиться и на производстве, на заводе там, и ученый… А сейчас все, что старики знали, никому не нужно, потому что опыт-то совершенно другой, старики новых машин не знают и узнать не могут и поделиться им совсем нечем. Вот поэтому и происходит, что уважения к ним никакого. А они понимают, что не нужны, но нет того, чтобы скромно себе сидеть. Все — к молодежи, к молодежи тянутся, а понять ее не могут. Ну, все-таки слова Ленки я помню, и, по-моему, это хорошие слова она тогда сказала.
Тут она перед самым своим отъездом, перед тем, как тетка ее совсем довела, ко мне забегала и портфельчик свой у меня забыла. Нашел там ее дневник или что-то вроде, галиматья какая-то, записки, но я все-таки прочитал. Все у нее там путаное, как и она сама, ничего не разберешь. Может, я не понял.
А что, если тетушке, Татьяне Павловне, их подсунуть?! Пусть прочтет и задумается.
Еду, еду, не доеду. Я все забуду в Москве, что было дома плохого и стану другим человеком.
В поезде хорошо, так бы никогда и не вылезала из вагона, а только бы в окно, только бы в окно и глядела. Все убегает, убегает от тебя или ты от всего. Так, наверное, и в жизни. Трудно разобрать — ты ли от нее убегаешь, или она от тебя.
Девочке, маленькой совсем, мать говорит: «Смотри, вон по земле человек идет», а она отвечает: «Нет. По земле он летит, а по небу идет». Что она думает, эта девочка? Люблю маленьких. То, что нарожу себе не меньше пяти детей, это уж точно.
Прислушиваюсь к поезду и в его громыхании отчетливо различаю, как он повторяет очень ритмично: едем победить, едем победить.
