От горьких слов жены еще больше щемило сердце, на нижние ресницы накатывалась слеза, но тут перед взором Евгения вставало холодное, невозмутимое лицо Муравьева, и сентиментальность мгновенно испарялась, оживали старые душевные раны, и начинали казаться мелкими и ничтожными все другие обиды.
«Зато здесь хорошую денюжку платят! — говорил Евгений жене. — Мы еще покажем этому Муравьеву, мы еще посмотрим — кто — кого!» Заочная борьба с бывшим начальником велась повседневно и сравнительно скоро увенчалась первой значительной победой, выразившейся в покупке золотого кольца с малюсеньким, но настоящим бриллиантом. Евгений торжественно надел кольцо на палец Наташе. Она прижалась к Евгению и еще раз подумала, что поступила правильно, отказавшись от двухнедельной зарплаты и последовав за мужем на этот курорт. От перенесенных страданий и нахлынувших чувств слезы брызнули из глаз Евгения, и он, не скрывая их, гордо приподнял подбородок:
— Это слезы счастья, Наташа! И мы еще покажем, кто мы и на что способны!
— Ты у меня самый лучший! — ворковала на груди у Евгения жена, любуясь своим колечком.
Походы на симфонические концерты Евгений считал маршами протеста, желая ими показать, что он нисколько не опустился, по-прежнему в высшей степени интеллигентный человек, у которого, вопреки проискам Муравьева, растет благосостояние и респектабельность.
Евгений и супруга специально проходили мимо винно-пивных автоматов, презрительно поглядывая на ошеломленных и изнывающих от жажды клиентов, которые при виде столь шикарной пары начинали думать, что от жажды у них начинаются галлюцинации и они видят не механика с кассиршей, а иностранных господ туристов или большое курортное начальство.
Далее супруги следовали мимо особняка Аккурат Аккуратовича, из садика которого надрывался дешевенький проигрыватель, вещающий миру голосом Аллы Пугачевой о том, что не все могут короли.
— «Аккорд» держит, сквалыга! — усмехнулась Наташа. — А что ему стоит купить «Грюндик»?!
— Ничего не стоит, — согласился Евгений. — Зато у него все и всегда в аккурате! Осторожный человек. Этого у него не отнимешь! Но до ужаса бескультурный!
С видом явного интеллектуального превосходства продефилировав мимо особняка Аккурат Аккуратовича, супруги выходили на кишащую курортниками набережную. Чего бы только ни отдал Евгений за встречу с Муравьевым, но мог ее и отложить, надеясь в дальнейшем предстать перед ним в еще более великолепном и неотразимом обличии — в фирменном чистошерстяном костюме, в японских часах фирмы «Сейко» самой последней модели и наимоднейших узконосых туфлях с высоченным каблуком. Но пока этот момент не наступил, болела душа, и поэтому на концерте, при звуках старинной сонаты, Евгению начинало казаться, что он распят на винном автомате и не один Муравьев, а десятки Муравьевых глумятся над ним, выплескивая ему в лицо недопитое пиво, и мало этого: видя его жажду, медленно и смачно потягивают сухое неразбавленное вино, отказывая ему даже в единственном глотке. А он терпит это надругательство и ради сохранения своего достоинства, и ради достоинства всех обиженных этими Муравьевыми. Беснуется солнце, мучает жажда, силы покидают распятого мученика, но тут трагичного Баха сменяет нежный Равель, и Евгению чудится, что кто-то из его рук и ног выдирает гвозди, — это заботливый и деловой Аккурат Аккуратович. Стоящая рядом с ним Наташа тут же смачивает йодом раны и ловко бинтует их. Вытащен последний гвоздь, забинтована последняя рана, и Евгений даже неожиданно для себя взмывает вверх и уже в не замызганном пивом венгерском джинсовом костюмчике, а в самом высококачественном джинсовом облачении фирмы «Вранглер», взмывает под радостные крики и аплодисменты товарищей по КБ, товарищей по несчастью и честных тружеников всего света. Недолго длится этот блаженный и ни с чем не сравнимый по ощущениям полет, Равеля сменяет современный композитор, а это означает, что концерт приближается к концу и впереди нудная работа под солнцепеком у осточертевших винно-пивных автоматов. Успокаивало лишь то, что эта работа не доставляла Евгению особых хлопот. Автоматы были хорошо отрегулированы, механика требовали редко. Раза два-три в день к нему подходили, как правило, пожилые, нервные клиенты и требовали, чтобы он прогнал расположившуюся рядом с автоматами группу заросших волосами юнцов в грязноватых майках и шкурках, по мнению клиентов, мешающих своим непотребным видом нормальному отдыху и потреблению напитков.
