Вижу, что Толик совсем приуныл, и приглашаю его на вальс. Он вздыхает послушно выбирается на открытое пространство.
После вальса — кофе.
Гурьбой покидаем ресторан. На улице Люська тоненько выкрикивает:
— Хорошо-то как! Теперь только в безалкогольные и будем ходить! Спокойно: ни хулиганов тебе, ни пьяни всякой. Поели, повеселились и домой!
Василий искоса смотрит, но ничего не говорит. Марков поддакивает Люське:
— И на следующий день себя прекрасно чувствуешь.
— М-да, — одними губами соглашается Толик.
На остановке прощаемся.
У своего подъезда задираю голову. На кухне горит свет. Наверное, мама ждет появления своей непослушной дочери. Чмокаю Толика в щеку и спешу домой.
18.
Шеф уже на месте и беседует с кем-то по телефону. Забавно видеть его через оконное стекло: брови серьезно сдвинуты, губы шевелятся, а звук выключен.
Павел Петрович замечает, что на него глазеют. Демонстративно смотрит на часы. Понимаю намек и взбегаю на крыльцо.
Дверь в кабинет моего коллеги Селиванова распахнута настежь. В коридоре стоит тяжелый запах табачного дыма. Заглядываю к нему, невольно вздыхаю:
— Что с тобой, Евгений Борисович?!
Селиванов отрывает от бумаг взгляд великомученика, проводит ладонью по щеке, покрытой пегой щетиной, отрешенно сообщает:
— «Огнеупор» добиваю.
— И дома не был?
— Когда?! — вопрошает Селиванов.
— И не завтракал?! — ахаю я.
— Когда?!
Бедный Селиванов! «Огнеупор» окончательно доконает его. Писклявым голоском круглой отличницы и любимицы преподавательского состава школы говорю:
— Милая бабушка, моя мамочка испекла пирожки…
Выкладываю из сумочки пакет с пирожками, которые действительно испекла мама и чуть ли не силком вложила мне в руки. Лицо Евгения Борисовича светлеет. Он слегка конфузится, но голод не тетка. Предлагаю сварить кофе. Селиванов энергично трясет головой, и по нечленораздельному мычанию становится ясно — он не против.
Пока закипает вода, Евгений Борисович расправляется с пирожками. Покончив с едой, сыто откидывается на спинку стула, назидательно поднимает вверх палец:
— Кофе с пирожками — это плебейство!
— Пирожки с луком тоже, — парирую я.
Прихлебывая горячий кофе, Селиванов щурится от удовольствия и лезущего в глаза дыма папиросы.
— Спасибо, Лара, — проникновенно говорит он.
Потом внезапно отставляет бокал и судорожно начинает перебирать раскинувшееся на столе море бумаг. Выудив какой-то протокол, вкладывает в один из томов «огнеупорного» дела.
— Евгений Борисович, — укоряю я. — Кофе остынет.
