— Рояль: одна ножка короче другой.
— Пустяки, — сказал дядюшка Титус, — главное — фотография. Я всю жизнь мечтал иметь карточку изобретателя Эдисона и вот достал наконец, но владелец соглашался продать фотографию только вместе с роялем.
— На что нам этот противный рояль? — сказала Генриетта.
— Ты будешь учиться играть, — решил дядюшка Титус.
— Но ведь у меня абсолютно нет слуха.
— Фрейлейн фон Заватски утверждает, что у всех людей есть слух, — возразил дядюшка Титус.
— А кто эта Заватски? — спросила Генриетта недоверчиво.
— Твоя учительница музыки, — сказал дядюшка Титус.
Полкомнаты фрейлейн фон Заватски занимал черный концертный рояль; рядом с роялем сидел мопс, вперивший испытующий и печальный взгляд в Генриетту. У стены стоял красный плюшевый диван с кисточками и золочеными ножками в виде львиных лап. Обои были темно-зеленые, с тиснеными лиловыми цветами руты, и всюду, где только можно, прилепились этажерочки, с которых свешивались крупные сочные листья каких-то растений. Единственное, что Генриетте нравилось в комнате, была круглая табуретка с вращающимся сиденьем.
— Усаживайся на табуретку, — велела фрейлейн фон Заватски, — но не вертись! Мы начнем с упражнения для проверки слуха.
Она подняла крышку и ударила по двум клавишам. Первая издала глухой, рокочущий звук, вторая — звонкий, дребезжащий.
— Какой звук ниже? — спросила фрейлейн фон Заватски.
— На мой взгляд, оба на одной высоте, — ответила Генриетта. — Но, может быть, рояль стоит не ровно.
— Господи! — воскликнула фрейлейн. — Неужели ты не слышишь, что они не одинаковы?
— Да нет, — сказала Генриетта, — разве что один правее, а другой — левее.
Когда она это сказала, мопс, еле передвигая ноги, поплелся по турецкому ковру к дивану и молча забился под него.
Месяца полтора спустя дядюшка Титус надумал проверить, какие Генриетта сделала успехи. Генриетта села за рояль и с грехом пополам сыграла песенку.
— Признаться, я ожидал большего, — сказал дядюшка Титус, — прошло уже столько времени, а ты ничего не можешь сыграть, кроме «Чижика-пыжика».
— Это не «Чижик-пыжик», — смущенно пролепетала Генриетта.
— Да, да, — заметил дядюшка Титус, — я и хотел сказать: «В лесу родилась елочка».
— Это «Ах, мой милый Августин». Только, кажется, я не совсем правильно сыграла.
Дядюшка Титус некоторое время разглядывал носок своего правого полуботинка, потом пробормотал:
— Может, и в самом деле нет смысла.
— Что вы! — вмешалась фрейлейн фон Заватски. — Генриетта очень способная ученица; у меня она уже играет сложнейшие гаммы и симфонии.
