Костя сменил позу, сел на койке, а потом, не пряча своих печальных глаз, неожиданно спокойным голосом сказал:
– Ну что, Паша, сегодня воскресенье, в Морском клубе для нас, матросов, в который уже раз крутят «Карнавальную ночь», может сходим? Или ты пойдешь по офицерской тропе в Дом офицеров на танцы?
Мне действительно хотелось пойти в Дом офицеров на танцы, но… в данной ситуации планы нужно было менять. Больше о Стасе Костя никогда не вспоминал, но в его глазах поселилась грусть, отсвет тяжелых внутренних страданий.
Спустя три месяца Костя демобилизовался и уехал в Киев, а вслед ему в адрес киевского городского военкомата ушла рекомендация командования на поступление Константина Иванова в Московский государственный институт международных отношений. На прощальной вечеринке, когда Костя сообщил мне об этой рекомендации, я чуть со стула не упал, настолько это было неожиданным: ведь Костя мечтал о радиоинженерии и вдруг!
Когда я стал выяснять у него причины случившегося, то услышал.
– Знаешь, Паша, ты о том, как начальство всех уровней ко мне относилось? Хорошо. И вот меня вызвали в политотдел базы и сказали, что у них есть разнарядка рекомендовать достойного матроса в МГИМО. Я раскрыл рот от удивления и неожиданности, как и от незнания, что такое МГИМО. Мне это расшифровали, объяснили, что там, в общем-то, готовят дипломатов, ну и вообще…
Константин как-то игриво помахал рукой и продолжил:
– Из разъяснений я мало что понял, но после моего острого любовного краха у меня как то пропала тяга возвращаться в Киев. Я вообще решил было плюнуть на учебу, наняться в Таллине радистом на торговое судно и уйти в море далеко – далеко… Но, однако, это наверное не судьба. В общем, Костя, имея все преимущества военнослужащего, рекомендованного к поступлению высокой инстанцией, плюс к этому членство в компартии, по льготам в институт поступил, хотя он не был уверен, что у него хватит интеллектуальных возможностей потянуть изучение двух иностранных языков и общую гуманитарную и международную программу. Но Костя был из той породы людей, которые, взявшись за дело, не бросают его на половине пути. Первые два года из положенных шести он на самом деле превратился в раба учебы. Свидетельство тому тот факт, что он ни разу не позволил себе свидания с девушкой. У него её просто не было, отвык он от женского пола, злился на него. Я, кстати, ничего об этом не знал и не слышал, хотя изредка мы с Костей переписывались. Письма его были сдержанными и дружескими. Писал о чем угодно, но только не о девушках. И даже мои прямые вопросы по этой теме оставались, как правило, без ответа. У него, как я понял тогда, выработалась своя жизненная философия, в которой женщинам отводилась далеко не главная роль. Его переживания в этой связи, тем не менее, хорошо способствовали учебе, вообще его повседневной жизни. Как результат, на третьем курсе Костю избрали парторгом курса и тогда же ему дали понять, что в последующем по выпуску, его намерены использовать по линии Министерства обороны. Впрочем, похоже, я не совсем точен: о предложениях на свой счет Костя, видимо, узнал несколько позже, где-то на пятом курсе. Сужу об этом по своему опыту, поскольку сам получал различные «хитрые» предложения ближе к окончанию Института.
