— Нет, так нельзя! — Я рванулась из рук Паука. — Он не мог. Он бы не стал…
У меня закололо пальцы, словно в подушечки вонзались тысячи булавок. Хотелось выскочить и приволочь Мишеля обратно, но было поздно. Фургон затесался среди портовых контейнеров и кранов, и я потеряла его из виду.
Вокруг меня как будто не осталось воздуха. Паук потянул меня за плечо, и я, оглушенная случившимся, покорно прошла за ним в люк.
— Трюмы полные, — сказал он, — разрешение на старт получено. Добро пожаловать, крошка. Будь как дома.
Ломакс оглядела меня и спросила:
— Ты в порядке?
Я замотала головой и повернулась, чтобы сквозь люк взглянуть на посадочную площадку, ограждение и город за ним.
— Так нельзя, я не могу его бросить.
Что-то во мне будто порвалось. Миллион крючков медленно, мучительно разрывали сердце и внутренности.
— У тебя нет выбора, — сказала Ломакс.
— Почему?
— Я уже говорила. Ты нужна нам.
— А Мики… — повернулась я к ней.
— Мы сделаем, что сможем. Когда ты окажешься в безопасности, пошлем ему еще денег.
Паук, в оскале сверкнув золотыми зубами, почесал за ухом:
— Что-то не так?
— Все нормально, — подняла руку Ломакс. — Дай нам еще минутку?
Парень демонстративно принялся разглядывать свой пескоструй и улыбнулся, подставив свету блестящие зубные протезы.
— Ясное дело, компанеро, — сказал он и через внутренний люк пролез в гулкое нутро корабля. — Только не слишком тяни. Гант через две минуты убирает шасси и спрашивать, готовы или нет, не станет.
Когда он вышел, Ломакс тронула меня за рукав:
— Обещаю, мы сделаем все возможное.
Я стряхнула ее руку.
— Но мне вообще непонятно, зачем вы все это делаете. Я самая обыкновенная. Чего вы от меня хотите?
— Отвезти тебя повидать моего старого друга… — сказала Ломакс.
На потолке загорелись красные вспышки предупредительного сигнала. С металлическим стоном стала закрываться наружная дверь шлюза.
— …старого близкого друга.
Я бросила отчаянный взгляд в сужавшийся проем — на город, который чуть ли не всю свою жизнь называла домом.
— Какой еще «старый друг»?
Ломакс потупила взгляд.
— Твой отец.
Люк закрылся, с последним, окончательным «ке-тунк» отрезав меня от Второй городской тарелки и знакомого мира. На корме зашумели двигатели, палуба под ногами завибрировала. В стеклянной панели за плечом Ломакс я поймала свое отражение: белый ершик волос, разные глаза, щеки в известке и засохшей крови.
Выставив вперед ладонь, чтобы не потерять равновесия, я переспросила:
— Отец?
