— Ну а что с ним делать? — сказал Санька. — В суп его, косого. Чай, на то он и зверь лесной.
— Сам ты зверь лесной! — закричал Карлов. — Пошел к черту! Не трогай его, живодер!
— Полно тебе модничать! — сказал Санька, смеясь. — Давай-ка поскорее обдерем его.
— Гляди-гляди! — опять вскрикнул Карлов. — Знает, бес, где похавать искать!
Заяц зарылся головой под отворот телогрейки и там, поводя и вынюхивая носом, тыкался в пришитый широкий карман, где Карлов прятал еду.
— Нету ничего там, нету, дорогой, все уже съели, — говорил Карлов. — А ты отойди, убери свою пушку, а то она еще сама выстрелит.
И тут Санька опомнился. Он гладил рукой зайца, стоя вплотную к Карлову, и дуло автомата упиралось тому почти что в самое лицо.
— А чего же он тогда автомат не вырвал? Ужо если бежать надумал? А ты бы как посчитал? — спрашивал у меня Санька. — А труса мы тогда выпустили, — рассказывал он дальше. — Эх, как дунул он от канала — только хвост запрыгал!
После они подошли к каналу и взобрались на высокий глинистый берег. И тут со стороны переезда, со стороны далекой еще дороги показалась скачущая лошадь. Она бежала по гребню береговой насыпи. Не замедляя стремительного галопа, лошадь кинулась со склона вниз, проскакала стороной по степи, далеко обходя людей, а затем вновь взобралась на крутой вал берега, вытягиваясь всем длинным темно-гнедым телом, вздымая тучей пыль и осыпая глину из-под копыт.
— Что это сегодня: то заяц, то конь… — сказал Карлов, глядя вслед скачущей лошади, прислушиваясь к ее тревожному, вибрирующему ржанию. На повороте она стала видна вся — космы гривы летят по ветру, шлейф хвоста вытянут в линию спины.
— Видать, недалеко табун пасется, — сказал Санька. — Видать, отстала от табуна, а теперь догоняет. Слышь, как зовет?
— Хорош! А хорош конек, Санька, а? — воскликнул Карлов. — Ах, бог мой, как хорош! — А потом проговорил: — Почему я не конь, почему я не заяц, а, Санька? Почему, дорогой?
— Ну я пить пошел, конь! — крикнул Санька и стал сбегать по круче берега. И успел заметить, что над противоположным берегом уже повисло ржаво-рыжее солнце.
— Лукич! А ты не будешь? — крикнул Санька внизу.
Но Карлов не отвечал. Он стоял, высокий и тонкий, и все так же алчно высматривал скачущую лошадь.
— Эй, Лукич! Чего молчишь? Ай на воле-то неплохо? А? А хошь, я тебя отпущу? На все четыре стороны?
Карлов быстро оглянулся, улыбнулся, затем покачал головой:
— Нехорошо ты шутишь, Санька! Ох нехорошо! Лучше не тревожь ты меня. Не искушай лучше.
