На следующий день, вечером, они вновь встретились у Е. А. Сверебеевой и допоздна засиделись за пуншем и разговорами. Потом попрощались. Не суждено им было больше увидеться в этом мире.
Моросил мелкий дождь. Было холодно. Весна в тот год задержалась. Ни Гоголь, ни Лермонтов никогда не вспоминали об этом вечере. Что они обсуждали тогда? О чем говорили?
Оба уезжали.
Один — за Апеннины, заканчивать «Мертвые души».
Второй — на Кавказ, где пуля должна была смирить наконец его ненасытную гордыню.
Последняя дуэль Лермонтова, носившая характер фаталистического эксперимента, была безумным вызовом высшим силам. Под аккомпанемент грозы, в блеске молний перешла бурная душа его в сумеречное царство Воланда.
История, которую я хочу рассказать, началась очень давно. Я был тогда молод, самоуверен, жил беспечно и весело. В ту пору для меня не существовало ничего завершенного, окончательного, непоправимого. В молодости ничто не воспринимается всерьез, даже самоубийство. Старики редко накладывают на себя руки. Они знают цену уходящей жизни, и без того слишком короткой. В молодости назад не оглядываются. Зачем, если впереди вечность?
В старости — наоборот, вперед не смотрят. Там маячит конец утомительно-прекрасного странствия и ждет холодная постель в узком, обязательном для всех помещении, которое отворяют лопатой и где спится без сновидений — до Страшного суда, если таковой вообще наступит. Старость глядится в прошлое, где остались сады с темно-зеленой жимолостью и мерцание зеленоватой воды в каналах изумительного города вместе со всем чудесным, что было в жизни.
Что же касается сновидений, то это удел живых. Все видят сны, но в памяти остаются лишь немногие. Когда мы просыпаемся, обычно бесследно исчезает только что пережитая нами великолепная реальность, оставляя чувство щемящей грусти. Сны часто реальнее яви, и, может быть, правы метафизики, утверждающие, что на самом деле явь — это сон, а сон — не что иное, как принадлежащая только нам компактная вечность, которую мы обживаем каждую ночь.
Однажды мне приснился сон, запечатлевшийся в памяти с особой четкостью. Мне снилось, что я стою в диком, глухом месте, перед высоким замком, куда мне почему-то очень важно попасть. Из внутренних его чертогов доносится парящая над временем музыка, и мне кажется, что она воплощает безличное сознание мира. Железные ворота закрыты, а над ними светится узорчатая вязь надписи на незнакомом языке. Каким-то образом я все же понимаю то, что тут написано: «Входя сюда, помни, что ты здесь уже был, а уходя, знай, что ты здесь останешься».
