Мирелла вела. Мор следовал за ней без промедлений, тела их двигались в совершенном согласии. Вальсировать с ним – то было пьянящее удовольствие. Ей хотелось, чтобы танец не кончался вовсе.
– Идемте со мной, – повторил Мор. – Здесь вам делать нечего. Вы несравненно выше той копошащейся мрази, от которой я скоро очищу ваш град.
Мирелла закрыла глаза. Слова эти Мор прошептал над самым ее ухом. Мелкие мурашки приятно пробежали вдоль позвонков от дыхания юноши. Она чувствовала, что готова поддаться желанию и сделать всё, о чем просил Мор.
Она открыла глаза.
И поняла, что Мор незаметно перенял такт и теперь в танце вел он. Кружил властно и стремительно, взмыв над землей в завораживающем вращении, от которого развевались ее пряди. Руки Мора покоились на ее талии, он поднял ее в воздух, точно перышко, и, верно, мог бы вознести выше самых крыш. Как это было приятно: быть влекомой!
Но Мирелла дала себе слово, что впредь не станет подчиняться ничьей воле. Она нахмурилась, и наигрыш смолк. Мор остановился с сожалением, не отнимая, однако, рук. Мирелла вновь ощутила под ногами землю, что придало ей благоразумия, и дурман ослаб. На ней была корона, прекрасные одежды, но ноги ее остались так же босы.
– Оставьте сей несчастный люд, – сказал Мор. – Они обречены. Этой ночью я заберу все гамельнские души.
Мирелла взглянула ему в глаза. Отныне всё будет иначе. Она наконец свободна. И приняла решение. Слыть ведьмой, рождать страх у глупцов вроде священника или Лотхен – ей это было безразлично. Она примет свою судьбу.
– Решено, – сказала она. – Ступайте. Ночи вам хватит на труды. Я буду ждать вас на рассвете.
У Мора засияли глаза. Он поклонился и удалился собирать души.
Мирелла не стала медлить. Едва сокрылся он из виду, она тоже двинулась в путь, в противную сторону. И поднесла флейту к губам. Ей вспомнились малютки, что играли с доской на колесиках, водили вкруг нее хоровод и барахтались в корыте с водой. Припомнила она и собственное детство – безвозвратно прошедшее, но драгоценное, схороненное в тайниках души.
Она завела веселый, ребячливый наигрыш, доступный лишь детскому слуху. Она петляла по Гамельну, оглашая улицы сей отрадной погудкой. Дети, едва заслышав ее, покидали на цыпочках свои жилища, не в силах противиться. Они выскальзывали из общих постелей, не будя родителей, и шли по мостовой вслед за Миреллой. К ним присоединились и близняшки-сироты, и юный могильщиков подручный. Кто постарше, брал малышей за руку. Пятилетний сын ее знакомца-прокаженного семенил ножками наравне со старшими.
