Чумные отплясывали, вскидывая ноги в чудном единстве. Луна освещала их изможденные тела. Руки и ноги, исхудавшие до самых костей, бились в неистовом танце.
Мирелла хоронилась в укрытии. Долго ждать ей не пришлось. Шум и гомон в церкви привлек Мора. Он вошел через стену придела и застыл, любуясь зрелищем.
Сия пляска смерти не могла оставить его равнодушным. Для него-то Мирелла и разыграла всю комедию. И вправду, юноша жадно, с улыбкой на устах взирал, как чумные выписывают коленца.
Мирелла много раз повторила наигрыш, будто взводила пружину в музыкальной шкатулке. Наконец вдохнула полной грудью, выдула последний такт со всей своей мочи и отняла флейту от губ. Волшебные звуки продолжали звенеть под куполом церкви. Они скакали от свода к своду. Чумные выплясывали напропалую. Праздник был в разгаре. Она могла действовать свободно.
Водоноска пошла по травеям, старательно держась в тени. Следя за тем, чтобы не быть обнаруженной, она приметила, что если вдыхать определенным образом – медленно, животом, – то звука шагов будет вовсе не слышно.
Благодаря сей уловке ей удалось подступить к Мору совсем близко, так что он не заметил. Она скользнула прямо ему за спину. Из-за того ли, что резвый наигрыш всё еще разносился по церкви, но только Мирелла совсем не чувствовала страха и скорей даже веселилась оттого, что так вплотную стоит к врагу.
Нос ее теперь приходился точно меж лопаток юноши. Но от него не пахло ни мертвечиной, ни недугом. И даже запаха пота и грязи – единственного известного Мирелле запаха гамельнцев – не было вовсе. Ей пришлось признать, что пахнет он приятно. Сосновой хвоей и сеном.
Дабы ничего не упустить из представления, он снял капюшон. Мирелла осторожно поднялась на цыпочки и поднесла конец флейты прямо к бугорку за его ухом. Если постучать по нему, звук разносится по всему мозгу. В такой близи Мору никогда не отразить удара.
Мирелла готовилась выдуть сокрушительные ноты. Но, поднеся конец флейты к губам, она заметила, что вдыхает, а не выдыхает. Ни звука не изошло из флейты.
Но нечто вошло в нее. Мирелла вдохнула воспоминание.
Как и в спальне, где умирала Лотхен, пред взором юницы вдруг встало видение.
Идет шествие. Вокруг толпится мелкая нелюдь, любуясь на сановных господ, кои выступают друг за другом. Как и в Гамельне, они идут в порядке знатности.
Первой ступает Судьба, вершительница человеческих жизней. Лик ее смутен, неясен. Едва различимы лишь складки развевающегося плаща. Фигура ее скрыта, зато голос – от голоса ее толпа трепещет. Свистящий, словно бич, он вскоре разрастается до грома, и тогда все падают ниц и пригибают головы, надеясь избегнуть ее стрел.
