Они перекинулись парой слов о погоде, об удобствах постоялого двора и о скопившихся в Гамельне трупах. Наконец Гастен сжалился над Миреллой, которая усердно смотрела вдаль, поверх его головы. Ему пришла на ум лукавая мысль попросить, чтоб она помогла ему одеться. Пусть-ка девица пособит ему натянуть штаны, рубаху и сапоги.
В извинение за эту выходку он взялся на обратном пути нести Миреллины ведра. Разговор спорился. Мирелла дивилась, сколь легко говорится ей с чужаком. Ей нравилось беседовать с Гастеном. Она подумала, что юноша потому привлекает ее, что явился издалека. Ее подмывало расспросить его о мире по ту сторону гамельнских стен.
Однако, как ни приятно ей было общество Гастена, бдительность ее не ослабла. Она всё так же чутко озиралась по сторонам и внезапно вздрогнула. Через улицу напротив скользнула какая-то тень. Но тут же Мирелла облегченно вздохнула, признав Бедвика: верно, тот промышлял покражей.
От наблюдений сих отвлек ее Гастен. Юноша вдруг стал посреди улицы, точно его осенило откровение. Оглядел ее бесшуточным взором и объявил:
– Сегодня вы как-то особенно хороши.
Гастен был искренен. Если в первую их встречу вид у Миреллы был забитый и пугливый, то теперь всё изменилось. В ней виделась уверенность, что было странно для оборванки и совсем поразительно – для женщины. Он с первого взгляда угадал в ней особенную силу – и вот она явила себя, не сдерживаемая ничем.
Мирелла нахмурилась. Она привыкла к насмешкам над своею наружностью – на них она умела ответить. Сии же речи обезоружили ее. Жуткое подозрение закралось ей в душу. Уж не хотел ли Гастен завлечь ее льстивыми речами? Мысль эта гораздо насторожила ее.
Нимало не заботясь о вызванных его похвалою муках, Гастен продолжил любезничать. Он окинул Миреллу сколь мог томным взором, – та отпрянула на шаг, тревожась всё больше.
– О, сударыня, – промолвил он, – вслушайтесь в тишину вокруг. Словно во всём мире остались мы одни.
Речь свою сопроводил он многозначительным подмигиванием, призывным и полным сокрытого смысла. В тот же миг из-за чьих-то ставен донесся истошный кашель.
– Не вполне одни, – заметила Мирелла. – Есть еще те, кто умирает, кто умер, кто доживает в трауре и кто здоров и ждет своего часа.
Но, чтобы охладить пыл Гастена, одного резкого ответа было мало. Он отбежал и вернулся с цветком, который протянул Мирелле. Юница оторопело вылупила глаза и не стала брать.
С видом самого несчастного в мире страдальца он оторвал лепесток и проговорил:
