– Я намерен исправить зло, которое причинил, – скажу я за кружкой пива.
Михалик горько рассмеется, тряпка в его руке на миг замрет в своем сизифовом странствии по изгвазданной стойке.
– Это никогда не удается.
– Ох, а вот мне удастся, – заявлю я высокомерно. – У меня есть способ, каким прежде никто не обладал.
А потом замолчу и, вопреки расспросам (не слишком-то, признаюсь, настойчивым), не скажу более ни слова.
Это случится за день до главных событий. Сперва, используя рассеянность Костшевского, я вытащу из его кармана связку ключей, сделаю дубликаты, а оригиналы возвращу на место. Потом приобрету в еврейской лавке бутылку дорогой водки и коробку российских сигарет, каковыми подкуплю сторожа ночной смены, чтобы тот впустил меня в здание.
А потом настанет долгожданный момент. Вечером, дождливым и ветреным, словно созданным для воровских дел, я проскользну через грузовые ворота и, преследуемый могильным громыханьем грома, взойду на последний этаж, где располагается комната Костшевского. Принесенную из дому керосиновую лампу я поставлю на столике, за которым профессор совсем недавно угощал меня чаем, и сяду рядом. Ах, как же будут тянуться часы до полуночи – а скорее, тянулись бы, если б я действительно не знал, что меня ждет. Стану ли я следить за утекающими минутами или же, погруженный в размышления, в какой-то момент утрачу счет времени? Не знаю, даже мой железный самоконтроль и осознание весомости моих поступков порой меня подводят. Но я уверен, что когда настанет должный момент, я буду с натянутыми нервами считать удары больших конторских часов.
Первый, второй, третий… девятый… одиннадцатый, двенадцатый.
Я подниму керосиновую лампу и взгляну на Мышеград – целый и все такой же прекрасный, словно игрушка самого богатого и самого капризного ребенка. Некоторое время я буду внимательно наблюдать за мышами, как они бегают по улицам маленького города по своим животным делам, порой поднимаясь на задние лапки и глядя на меня черными глазками-пуговками.
– Живые, по-прежнему живые, – прошепчу я, а потом сделаю то, что планировал уже трижды. Пройду сквозь окно в прошлое.
* * *
О том, что будет дальше, любезный читатель, ты, полагаю, уже догадываешься. Я отправлюсь домой, где застану своего двойника, – и я двухнедельной давности, увидев мокрый от дождя силуэт с измятым лицом и безумием во взгляде, не узнаю в нем себя же, приняв его за вора, – и брошусь на него. И тогда, естественно, мне придется убить свое младшее «я» и похоронить его в мутном потоке Вислы.
