– Ты же за продуктами пошла? – Никитка едва заметно нахмурился, все пристальнее вглядываясь в глаза, и я снова пожалела, что мой ребенок растет таким наблюдательным.
– А, не дошла, – как можно беспечнее улыбнулась в ответ. – Кошелек забыла, пришлось вернуться.
Хорошо, что Ник в наушниках за компом сидел, не слышал нашу перебранку. И Брягинцева не видел. Иначе точно бы из дома выскочил, чтобы со Стасом поговорить. И чем он ему так понравился? Вокруг полно нормальных мужиков, тот же Егор, например, а мой сын выбрал себе в кумиры чужака-одиночку.
– Ты опять пойдешь?
Настороженное выражение никак не исчезало с Никиткиного лица.
– Да.
– Ма, а шоколадку тогда купишь? – попросил сын, и всю его «взрослость» как рукой сняло.
– Куплю, – улыбнулась в ответ.
Я схватила с вешалки сумку и двинула к выходу.
Проклятый Брягинцев. Мало у меня проблем, так еще и он навязался! «Вот ключи», – вспомнился сумрачный взгляд и внутри что-то заныло. И зачем я только согласилась на эту проклятую волчью ночь? Как теперь жить в таком раздрае? Как вижу Стаса, так мне его то убить, то поцеловать хочется, а волчица в какой-то безвольный кисель превращается, на все готова, только помани. Предательница.
Выскочив на улицу, огляделась и пошла к магазину. На дом альфы старалась не смотреть. Если Егор видел нашу безобразную сцену…
На душе стало горько. Вспомнилось, как я вернулась из города с огромным животом, как осуждающе косились на меня соседки, как сплетничали они за моей спиной, и какими глазами смотрел Чадов. Еще бы! Загуляла с кем-то на стороне, принесла в подоле, осталась одна… Раз уж волк не захотел серьезных отношений, значит, я никуда не годная волчица, как мне Петровна сказала.
«Плохое про тебя болтают, Инга, – вздыхала бабушкина подруга, наливая молоко. У меня тогда козы еще не было, приходилось соседке кланяться. – А ведь тебе здесь жить. Сказала бы, кто отец, может, все бы и отстали, а ты ж молчишь, что еще людям думать, коли ты сама не знаешь, от кого твой байстрюк?»
Мне тогда так обидно стало. Помню, крышкой бидон закрываю, а у самой руки трясутся и перед глазами все расплывается от слез. «Нагуляла…» Хотелось убежать, закрыться в доме и больше не выходить, не видеть косых, осуждающих взглядов, не слушать поучения и упреки, не знать, что про меня говорят.
Я тогда не стала никому ничего объяснять. Пусть думают, что хотят. Стиснула зубы и жила, всем назло. Это уж потом, когда Никитка родился и время прошло, пересуды стихли, и та же Петровна не раз мне помогала. Да и остальные тоже. Кто – советом, кто вещички детские приносил, а кто и с Никитой нянчился.
