Мадам Мегрэ не обращалась к нему с вопросами. Только когда он начал искать пиджак, она принесла ему свежую рубашку и помогла ее надеть. Она видела, хотя Мегрэ и старался сделать это незаметно, как он открыл ящик стола и вынул оттуда пистолет, который быстро положил в карман.
Он редко брал с собой оружие. У него не было никакого желания убивать кого бы то ни было, даже такого опасного типа, как этот маньяк. Тем не менее он приказал всем сотрудникам иметь при себе оружие и защитить любой ценой в случае опасности женщин из отряда муниципальной полиции. В префектуру он не поехал. К девяти часам он добрался до бульвара Вольтера, где сел в поджидавшую его гражданскую машину. Человек за рулем был в униформе таксиста и работал в комиссариате восемнадцатого округа.
— Поехали, шеф?
Мегрэ устроился на заднем сиденье, скрытый темнотой. Машина ничем не отличалась от тех, что весь день снуют у площади Мадлен или площади Оперы.
— Площадь Клиши?
— Да.
По дороге он молчал и только на площади Клиши пробормотал:
— А теперь вверх по улице Коленкур, только не очень быстро, как будто ты читаешь номера домов.
Улицы по соседству с бульваром были еще оживленными, и почти везде из окон выглядывали люди, наслаждавшиеся ночной прохладой. Довольно много жителей сидело на верандах кафе и ресторанов, где обслуживали клиентов прямо на тротуаре.
Казалось невероятным, что преступление может совершиться в таких условиях. И тем не менее обстановка была почти такая же, что и при убийстве Жоржетты Лекуэн, последней из жертв: она была убита на улице Толозе, менее чем в пятидесяти метрах от танцплощадки, под неоновой вывеской, освещавшей место преступления красным светом.
Для того, кто знает квартал досконально, известно, что совсем рядом с его шумными артериями имеются сотни безлюдных улочек, закоулков и тупиков, где нападение может быть совершено без опаски.
Две минуты. Подсчитали, что убийство может быть совершено за две минуты, а если быть чуточку порасторопней, то и того быстрее.
Что толкает его после преступления еще и разрезать на жертве одежду?
Он не прикасался к жертвам. Для него не существует сексуального вопроса, как в некоторых уже известных случаях. Он рассекает одежду широкими взмахами ножа, как будто в ярости, как ребенок, ожесточившийся на куклу и топчущий ее ногами.
Тиссо тоже говорил об этом, но с недомолвками. Он испытывал искушение принять некоторые теории Фрейда и его последователей, но чувствовал, что это было бы слишком просто.
