Студенты с визгом кинулись обратно, под крышу. А те смельчаки, которые остались, уже не видели слабого жеста Владимира Константиновича за стеной дождя.
Брошенная под язык таблетка валидола только раздражала горьким холодком слизистую оболочку, но ничуть не помогала.
Стало не хватать воздуха. Профессор попытался расстегнуть на груди рубашку, но холодные пальцы не гнулись, не слушались. Тогда он с силой рванул ворот, так что пуговицы посыпались на автомобильный коврик.
Прижал ладонь к груди, чтобы хоть как-то утихомирить боль и…
И нащупал серебряное колечко, висевшее у него на шее, на шнурочке.
И тогда для него вновь прозвучал голос. Он тоже шел из глубины, из самых недр души, но на этот раз был мелодичным, женским:
— Судь-ба. Суд Божий…
Уже не в силах ни развязать, ни разорвать шнурка, он просунул в колечко мизинец левой руки прямо так, на весу.
И теперь, с рукой «на перевязи», откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза.
Зверь разжал свои клыки. Хищная боль отступила. Можно было вдохнуть полной грудью мокрый, искрящийся воздух дождливого дня.
А ливень как начался, так и кончился, и солнце сверкнуло в небе задорно и весело.
И вновь выскочили на крыльцо студенты — но теперь их незачем было подзывать.
Молодежь толпилась на ступеньках, и все как один указывали пальцем куда-то вдаль и вверх.
Владимир Константинович глянул туда же.
Над зарослями вишен, над раскисшими теннисными кортами, над трехзальным спортивным павильоном раскинулась радуга. Такая редкость в городе!
В народе издавна считалось: увидеть радугу — к счастью. Ра-река — так древние именовали Волгу. «А ведь наши пращуры, — подумалось Мартынову, — различали Pa-реку, текущую по земле, и небесную Ра, отделяющую Явь от небесного царства Ирия. Я и дочь-то назвал Ириной в честь Ирия-рая, да только характером она совсем не напоминает небесное существо».
Ра-дуга — мост, соединяющий бренную землю и высокое царство счастья. А представление о счастье было теперь связано для профессора накрепко с одним лицом, с одним именем, с одной женщиной.
И этой женщиной была Виана.
Владимир Константинович высвободил свой мизинец. Теперь он уже был в состоянии снять шнурок с шеи. Он положил кольцо на ладонь и принялся — в который раз — разглядывать его.
Серебряное колечко было маленьким, снятым с тонкого женского пальца. С пальца Вианы. Она носила его на указательном.
Казалось, что от кольца исходит многоцветное сияние, точно от крошечной радуги, которой по прихоти вздумалось сомкнуть свои края, превратившись из дуги в окружность. Металл был не прохладным, а теплым. То ли он нагрелся от тела самого профессора, то ли в нем жил свой собственный жар, циркулировала собственная жизнь.
