Чем бы ни были эти твари, они не замечали ее присутствия. Она сидела тихо – по крайней мере, достаточно тихо, чтобы они не расслышали ее за шумом, который производили сами. Что за ужасные звуки? Ворчание, треск… чавканье. Надо выбираться отсюда. Подальше от этих существ, этих зверей, пока они ее не заметили. Но как? Она даже не знала, где именно находится.
Наверное, она в пещере – единственное возможное объяснение. Киннамон начала медленно отползать, ощупывая пол и затаив дыхание. Но тут ее ладонь опустилась на камень, который был крупнее и глаже остальных. И какой-то странной формы, слишком длинный. Машинально оглянувшись, в совсем слабом свете костра, который теперь пылал в добром десятке метров, она увидела, что ее пальцы лежат на кости какого-то животного.
Нет, вовсе не животного. На человеческой кости. Рядом валялись и другие, много, усыпали пол и кучами громоздились вдоль стен. Их было ужасно много. И невольно, несмотря на все усилия остаться незамеченной, она изумленно вскрикнула. Крик – в отличие от недавних попыток заговорить – вышел на удивление громкий.
Этого оказалось достаточно. Она бросила взгляд на силуэты у костра и увидела, что все они развернулись и замерли.
А потом двинулись к ней.
Охвативший ее страх можно было описать лишь словом «парализующий». Киннамон завалилась на спину, не в силах шевельнуться, дышать или бежать. Она могла только беспомощно лежать, пока неизвестные твари, черные силуэты на фоне огня, молча приблизились и нависли над ней.
Киннамон Эллисон, взвизгнув, пришла в себя. Она снова была в кухне, на том же самом стуле, на который уселась, прежде чем… что? Потеряла сознание? Она все еще держала в руке нож, которым собиралась нарезать овощи, и только теперь выронила его на стол. Пальцы похолодели и не гнулись, словно она сжимала нож несколько часов. Проведя ладонью по лбу, она обнаружила, что на коже выступил холодный пот. Сердце бешено колотилось, и Киннамон глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Пахло нагретым металлом, и, взглянув на плиту, она увидела, что вода для макарон полностью выкипела.
Киннамон встала, чтобы подойти к плите, и едва не упала, так ослабели ноги. Кухонные часы подтвердили, что она, должно быть, пробыла в этом странном состоянии не один час. Она точно не помнила, когда начала готовить, но вода успела выкипеть, а лук-порей на разделочной доске – заветриться.
Ну и пусть. Все равно аппетит полностью исчез.
Киннамон выключила плиту, оставила кастрюлю остывать и убрала всё, что выложила на стол, решив приготовить задуманное завтра вечером. Потом она сделала то, что не делала почти никогда, – налила себе щедрую порцию портвейна из бутылки, которую держала в буфете для исключительно редких случаев, когда приходили гости. Взяв стакан, она устроилась было в кресле-качалке в гостиной, но спустя несколько секунд перебралась в другое кресло, потому что движения качалки напомнили ей о том, как она падала в видении. Она бы вышла на улицу, но там не дадут покоя комары. К счастью, прибежали кошки и свернулись в ногах, успокаивая своим присутствием.
