– Не может быть… – прошептал он.
Одурманенный фанейротимом в одну долю секунды, уже в другую он ощутил, как протрезвел. Ушла радость. Ушли эйфория и восторг. Аурей сидел перед ним, грустно улыбаясь, такой слабый, покорный и беспомощный.
Альберт почувствовал, что падает в бесконечную пустоту.
Ещё недавняя его радость, невероятная, обернулась невероятным же мраком.
В ушах Альберта зашумело. Целый мир перестал существовать.
Альберт очутился концом тоннеля, другим концом которого был Адкинс. Альберт знал, что то, что ощущает он, ни в какое сравнение не идёт с тем, что ощущает Аурей, источник этого ужасного мрака.
– Как же вы… ведь я же принял фанейротим…
– Настоящие счастье и понимание не заменить препаратом, доктор Горовиц. Этого слишком мало.
Руки Альберта затряслись. Он, глухо всхлипнув, опустил голову на стол, на живот, накрыл голову руками и задрожал.
– Как же… ведь я же…
– Успокойтесь.
Тёплое и жестковатое прикоснулось сперва к его пальцам, а потом к его волосам – ладонь Аурея.
– Вы думали, что беспомощность – это причина. Или вера. Вы ошибались. Это – следствие. Следствие, доктор. Мы что-то потеряли, доктор…
– Что?.. – прошептал Альберт.
Но Аурей не ответил, и тут же Альберт отдёрнулся, осознав – пациент гладит его по голове. Едва не упав, он еле удержался на стуле, но липучки слетели с его висков.
На место мрака пришёл испуг.
– Вы сумасшедший… Вы… вы больны, Аурей! Если это перешибает даже фанейротим… Вы… это нужно… нужно исправить…
Альберт, протрезвевший, вспотевший от пережитого, представил, что случится, пойди всё чуточку иначе. Хрупкое сознание, размягчённое фанейротимом…
– Это будет стирание, – тихий голос Аурея его немного успокоил, но следом добавил немного раздражения.
– Да! – Альберт поднялся, нервно вытирая остатки смазки на висках. – Я… Я…
– Я не спрашивал, – спокойно перебил его Аурей. – Это будет стирание. Антон Пилипчик расстроится.
– Это не его дело! – Альберт едва не сорвался на крик.
– Я попрошу один раз, доктор, хотя знаю… Не надо, доктор. Это моё и ваше дело. Пожалуйста, не надо. Я хочу умереть.
Альберт замер на месте, глядя на Аурея. Никогда ещё на лице у того он не видел такого выражения, просящего выражения.
Не найдя в себе сил ответить что-то, Альберт взял со стола папку.
Аурей сказал очень мягким, почти что просительным тоном:
– Я – в беспомощности тела. Вы – в беспомощности духа. Мир – потерянный, тоже беспомощный. Извините за это всё, доктор.
С силой толкнув дверь вперёд, открывая, Альберт вышел из комнаты.
