А испытал бессилие и беспомощность.
И фантазия осталась фантазией: Адкинс спокойно спал, а за закрытой дверью палаты стоял нервный и раздражённый Альберт.
Он ощутил лёгкий укол зависти, только подпитавший угнетающее раздражение, которое потихоньку перерастало в злость, пусть и не сильную.
«Это ненормально», – вдруг подумал Альберт и пошел к себе в кабинет.
Папка лежала там же, где он её и оставил вчера – на столе, закрытая. Первым делом Альберт налил себе стакан воды и быстро выпил. Легче не стала. Он налил еще и, на сей раз, поднёс стакан ко рту, чтобы видеть колеблющуюся от дрожи в его пальцах поверхность воды.
Невольно он вспомнил Лин. Её ехидную улыбку, ядовитые слова, но ласковый, искренний тон и желание помочь.
– Держи. Я туда плюнула, если что.
Закрыв глаза, Альберт прерывисто выдохнул и, не поднимая век, прикоснулся губами к воде.
К моменту, как стакан опустел, злость и раздражение если не ушли, то сильно утихли. Альберт снова подумал о всём прошедшем, и не ощутил того, что чувствовал всего несколько минут назад.
Теперь уже уверенный в себе, почти что довольный, устроился поудобнее и открыл пластиковую обложку папки с делом. В этот момент ему стало совсем хорошо. Никакого бессилия. Чувство уверенности, Альберт оказался там, где всё ему легко и понятно. Ещё одно дело, только ещё одно дело. Альберт серьёзно кивнул и растянул губы в напряжении.
– Аурей Д. Адкинс, – сказал он.
– Сорок лет, – сказал он.
– Убил жену и двоих дочерей, – сказал он.
– Якобы из-за ссоры на почве прерванной беременности, – сказал он.
Теперь Альберт визуализировал.
В его голове вихрём пронеслось всё пережитое с того момента, как он согласился работать над этим делом. Разговоры с Пилипчиком, раздражение и сварливость, лица туристов в центре Куара-Нуво, мрак, дискомфорт из-за возвращения домой, и, конечно тяжелое слово, красным шрифтом, грифом на секретной папке: «Беспомощность»
– Беспомощность, – сказал он. – Аурей Д. Адкинс. Что же это такое – беспомощность? Что же ты скрываешь? Ничего… Мы ещё посмотрим кто кого.
Альберту до смерти захотелось принять фанейротим не по расписанию, но он легко отогнал эту мысль.
Пилипчик будто забыл о существовании Альберта, что не могло не радовать. Он не любил, когда его раздумья прерывали, к тому же он понимал, что директор наверняка заметит, как тяжело ему даётся это дело.
Альберт чувствовал, что директор уже и сам не рад, что впутал его в это. Но, довольный или нет, просто так директор дело Адкинса уж не заберет.
