– Но однажды ведь всё будет хорошо, правда? Помнишь, ты говорил, что Арабелла и есть любовь? Помнишь?
– О, Мартин! – в его голосе сквозила горечь.
– Иди, отец, не стой! – я обернулся к нему и подошёл почти вплотную. – Я сделаю всё, что смогу, чтобы не было войны. Но что бы ни случилась, я буду с ними. Никогда их не оставлю, понимаешь? Я уже на их стороне.
Отец издал немой вопль ужаса от моих слов, развернулся ко мне спиной и исчез.
– Вы ещё здесь? – не скрывая удивления спросил Симон. – Вы должны были смыться.
– Симон, мой отец приведёт Оливера, чтобы мы могли поговорить.
Симон нахмурил брови и сжал челюсти.
– Думаешь, я не говорил с ними? Думаешь я хочу войны ради войны? Они не слушают. Они не понимают! – тихо сказал он.
– В этот раз с вами буду я. Они должны услышать меня, они растили меня, – сказал я, сомневаясь в собственных словах.
– Это будет последний разговор с ними. Если я не получу того, что ищу, я пойду на любые меры и не стану никого жалеть.
Он отвернулся от меня, чтобы повести детей за собой в Арабеллу, но тут на глаза ему попался старый друг, тот, что стал врагом.
Глаза Симона налились кровью, он поставил на землю, Давида, которого держал на руках. Гавриил пошатнулся и упал на колени.
Симон в одно мгновение достал из-за пояса крупный чёрный ствол и бросился с ним к Гавриилу. Я хотел остановить его, но не успел пошевелиться, как отец семейства уже сидел на старике, приставив недрогнувшую руку с оружием к его лбу. Гавриил лишь улыбался.
– Ты всё также веришь в свою справедливость, – спокойно сказал он.
Симон ещё плотнее приставил дуло ко лбу старика. Слезы из его глаз лились на сморщенное, бледное лицо Гавриила. Между ними чувствовалась неизгладимая, всё ещё существующая, но преданная близость. И именно то, что она была предана, заставило нас замереть. Будь это кто-то другой, мы бы бросились его защищать, но сейчас все мы, даже дети и Сарра, понимали, что это их личная пьеса, мы были лишь зрителями и не могли вмешиваться. Внутри Симона скопилось столько неисцелимой боли, что мы все, сквозь обиду и слёзы, негласно признали его право делать то, что велит ему зов мести.
Эвери закрыла рот рукой. Кудряшка застонала и отвернулась, Джек плакал на руках у Сарры. Я стоял ближе всех и отчетливо видел, как зажмурился Гавриил в ожидании выстрела.
– Как ты мог? – Симон заорал так громко, что мы все отступили назад. Его гнев не умещался в худом теле и рвался наружу.
Дальше раздался просто крик, без слов. Он рычал, как разозлённый зверь, и с этим рыком он поднялся на ноги, будто преодолевая неимоверную силу, что пыталась заставить его убить.
