Если предназначать эту историю для чтения непослушным детям, то она кажется восхвалением жизни по правилам: тому, кто вздумает бунтовать против родителей или воспитателей, грозит страшная судьба. Горе непокорным! Но за скучным морализаторством скрывается другой, более глубокий смысл: как только живое существо становится взрослым, оно может наслаждаться своей свободой лишь до заката, а затем, как бы яростно оно ни сопротивлялось, ему уготована смерть. Козочка господина Сёгена не сдается: она борется за жизнь до полного изнеможения — эта ночная схватка и составляет главную ценность рассказа. «Мы сражаемся не для того, чтобы победить зло, но чтобы оно не одержало верх над нами» (Сенека).
Можем ли мы согласиться со смертью, примириться с ней? Нет — ведь вплоть до самого конца она не прекращает исподволь подтачивать нас, она — «подлая», негодяйка, она грызет нас и разрушает все наше существо [1]. Это не враг, с которым мы могли бы попытаться договориться, это неумолимый закон, по которому день за днем, капля за каплей, иссякает наша жизнь. Своей кончиной мы можем разве что заключить временное перемирие. «Жизнь — это сосредоточение сил, брошенных на сопротивление смерти», — сказал физиолог Мари Франсуа Ксавье Биша (1771–1802), и эти его слова неоднократно повторялись другими. Даже если кто-то и оспаривает точность такой формулировки [2], она весьма красноречива. Мы умираем каждый день, в каждый выпавший нам на долю час, и наш последний час пробьет слишком рано. Жизнь рождается из непрерывной борьбы с самоуничтожением клеток, или апоптозом [3]; эта борьба препятствует саморазрушению организма. Жить, говорил еще Пруст, это ежедневно сопротивляться частичному, постепенному умиранию. Если перефразировать Биша, можно было бы сказать: «Смерть — это сосредоточение сил, уничтожающих жизнь, чтобы возродить ее». Нам предстоит исчезнуть, для того чтобы другие, в свою очередь, появились на этой земле.
Вечность, влюбленная во время
В нашу эпоху родилась странная жалоба: кажется, будто смерть находится под угрозой. Впереди нас ждет дефицит смерти. «Боюсь, как бы мы не стали последним поколением, которому суждено умереть», — пишет Джеральд Джей Сассман, профессор Массачусетского технологического института, специалист по искусственному интеллекту. С деспотичностью навязчивой идеи, не терпящей инакомыслия, борьба со смертью стала целью богатейших людей, желающих избежать общей участи и особенно — уравнивающей всех и вся великой Безносой. «Черт бы побрал наше тело, в нем нет ничего интересного», — восклицает специалист по робототехнике Ханс Моравек. «Все мы хотели бы стать бессмертными». Поскольку именно плоть и биологические процессы в ней ускоряют нашу гибель, нужно как можно быстрее идти к постбиологической эре мыслящих роботов сложной, не подвергающейся порче конструкции, которая позволит заменить наше тело бионической структурой. «Клоны, киборги, искусственные органы — все они придают новый облик человеческому роду» [4]. Разум вот-вот восторжествует над природой, победит болезни и смерть, которые будут сосланы на склад ненужных вещей; их отсутствие сделает ненужным и рождение новых поколений. Миллиардеры строят дорогущие усыпальницы, чтобы хранить там свой мозг в ожидании технологического скачка, когда его можно будет извлечь оттуда и вмонтировать в робота.
