Появляются целые поколения псевдовзрослых людей, морщинистых школяров, бросающих вызов годам и судьбе. Кажется, будто они из подросткового возраста шагнули прямиком в старость, минуя зрелость. Они остаются юными до тех самых пор, пока не станут старыми. Вместо Вечного Возвращения, которое исповедует восточный мир, единственная форма вечности, которую нашел мир западный, когда наша вера в рай потускнела, — это Великое Повторение и Великое Возрождение. Классическая триада католической церкви — ад, чистилище и рай — снизошла на землю и теперь является частью нашей безбожной жизни: потусторонний мир стал миром посюсторонним, поделенным на временные отрезки. Существование мужчины и женщины состоит из множества жизней — одна прибавляется к другой, не будучи похожими . Эти жизни представляют собой непрерывное созидание, сплавляющееся в судьбу. Мы совершаем ошибки, исправляем их и совершаем новые — все эти неудачи в конце концов складываются в прекрасный жизненный путь. И поскольку больше нет «правильной» модели жизни после шестидесяти, каждый из нас должен придумать ее себе сам. Мы, как никогда прежде, подобны Питеру Пэну: дети, не желающие взрослеть; старики, не желающие стареть [12]. Мы пускаемся во все тяжкие, как будто наши биологические часы пошли вспять; в то время как молодые люди с 20 лет состоят в серьезных отношениях и начинают семейную жизнь, их седеющие родители резвятся, заводя интрижки одну за другой. Рассудительности у нас с годами не прибавляется, и бес в ребро может грозить нам до смертного порога. Вопиющая несдержанность человека преклонных лет может показаться смешной и даже омерзительной, но разве нам приятнее видеть, как тот же старик постепенно угасает в ожидании могилы или пропахшей лекарствами больницы? Что может быть увлекательнее, чем сжульничать и нарушить привычные правила?
Вопрос в другом: станет ли этот новый возраст преображенной зрелостью или кряхтящей, перезревшей юностью на краю жизненной пропасти? Очень вероятно, что между двумя этими состояниями возникнет напряжение, раздвоение, своего рода шизофрения. С одной стороны — и в этом преимущество возраста — растущая тяга к природе, знаниям, молчанию, размышлению и созерцанию; с другой — вечно живое и даже усиливающееся стремление к удовольствию во всех его проявлениях. Сочинять себе новую жизнь в 55–60 лет — это совсем не то же самое что пускаться в жизненный путь, когда тебе 16. «Новые старики» — будут ли они хранителями опыта предшествующих поколений или «старыми сатирами, истаскавшимися в разврате» (Руссо), 73-летними самовлюбленными шалунами, похожими на Дональда Трампа, или достопочтенными белобородыми старцами? В крови по-прежнему бушуют страсти, сердце и душа готовы воспламениться в любую минуту: возраст ума и чувств не соответствует биологическому возрасту. Есть только один способ замедлить старение — продолжать желать с прежней силой. Но это будет попыткой совместить несовместимое: войлочные тапки и юношеский романтизм, морщины и необузданный разврат, седые волосы и бурю желаний. Мы пока не нашли способа решить проблемы старения человеческого организма, а лишь приоткрыли узкую щелку в пещеру знаний. «В семнадцать лет мы несерьезны» — говорил Рембо. Но теперь мы несрьезны и в пятьдесят, и в шестьдесят, и в семьдесят, даже если приличия предписывают нам казаться серьезными. Необходимо избавить возраст от флера дряхлости и повернуть процесс старения вспять силой юмора и элегантности. Границы для того и существуют, чтобы их раздвигать. На всех этапах жизнь упрямо сражается с необратимостью. И так будет до самого конца, до последнего рокового шага в пропасть.
