«Виагры» для мужчин и гормонотерапии для женщин одаряет как одних, так и других, даже в почтенном возрасте за шестьдесят, упоительными способностями. Покой чресел нарушен, и бывает, что это способствует уходу мужчин из семьи. Сколько пожилых супругов разводится, когда один из них, оборвав долгую паузу воздержания, вновь обретает вкус к любовной схватке? Свободолюбивое поколение, взращенное революцией 1968 года, узнает о двух волшебных пилюлях — противозачаточной и сосудорасширяющей. Ненасытность стареющих людей с сединой в бороде и бесом в ребре, жаждущих в последний раз попытать счастья, окунуться с головой в спорт, в путешествия, в труд или в вакханалию плоти, является результатом взятия нового временнуго рубежа. Этот стратегический рубеж сегодня доступен каждому из нас: в Европе средний возраст роженицы уже сейчас составляет 30 лет, и, возможно, настанет день, когда менопауза будет замыкать ключом свой «железный пояс» на женщинах только после шестидесяти. Печальное зрелище? Может быть. Но упрекать пожилых людей в их неуместном вожделении, в желании предпринимать что-то новое, продолжать работать — это обрекать их на преждевременную смерть, а значит обрекать и самих себя, как только мы достигнем этой возрастной границы. Что может быть лучше, чем устроить короткое замыкание в проводбх времени, посмеяться над судьбой, позволить себе — пусть ненадолго — получить от жизни еще немного упоительных ощущений и встреч? Жизнь — это длящаяся неизвестность, и, пока она длится, она гарантирует нам, что мы живы.
Мы постоянно балансируем между обещанием и предопределением, увлеченностью и энтропией: родиться — значит довериться обещанию будущего, которое нам неведомо; в то же время нам предопределено исчезнуть, и след наш будет бледнеть, как бледнеет ксерокопия по мере того, как ее воспроизводят все в большем количестве экземпляров, — потому что наши клетки при обновлении теряют прежний вид. Мы держим форму, пока обещание берет верх над предопределением. Конечно, мы не просили рожать нас на этот свет; но, по мере того как мы взрослеем, этот случайный дар мы превращаем в наше право и настойчиво требуем, чтобы наше существование длилось так долго, как это возможно. «Сверх меры привержен вину тот, кто осушает кувшин до дна, вместе с осадком
<…>Жалкая жизнь куда страшнее скорой смерти» [11], — писал Сенека, предвосхищая мысль Чорана. И все же, несмотря на то что тяготы существования могут преследовать нас с самого детства, есть нечто восхитительное в том, чтобы оставаться в строю, зайти еще на один, последний, круг перед посадкой.
