Именно так Олег Кобзарь представлял себе уютное жилище.
Вернулся он ближе к трем часам ночи, после Бабьего Яра взяв еще три заказа. По дороге назад привычно завернул в круглосуточный маркет, прихватил бутылку виски. Дешевого, даже, как он подозревал, поддельного. Однако от водки у него была изжога, а коньяк подделывали чаще и хуже.
Куртку — на вешалку в маленьком коридоре.
Джинсы и свитер — на кресло, в общую гору шмоток.
Включил телевизор. Устроился на диване как был, в одних трусах.
Пил он не из-за того, что тянуло, не считал себя алкоголиком. Тем более не из желания помянуть Свистуна, не заслуживающего доброго слова и после смерти. Тот еще до сегодняшнего дня успел нажить себе адский котел.
До войны Олег мог спать по ночам. Не всегда высыпался, спокойный и здоровый сон вообще был редкостью. К такому режиму привыкает всякий сыщик.
А вернувшись с Донбасса, просто перестал спать.
Потому и подписывался на ночную работу чаще, чем кто-либо другой.
Алкоголь усыплял, только когда в бутылке оставалась треть. И все равно сон был коротким. Зато — был, и это уже хорошо. Остатки Кобзарь находил в себе силы не допивать утром, а выливать в унитаз.
С экрана подмигнула какая-то певица, послала воздушный поцелуй.
А потом он услышал взрывы — они всегда начинались в голове, когда он засыпал. Понимал: это похоже на начальную стадию шизофрении. Но иначе, чем под канонаду, заснуть не мог.
Даже после выпитого.
— Тянет тебя к таким местам.
— Нормальное место. А тебе не надоело всякий раз на это жаловаться?
— Нужно расти, Лилик. Такие гадюшники карму портят.
— Ага. Зато кабаки, в которых привык сидеть ты, карму чистят.
Игорь Пасечник сейчас не выглядел на миллион долларов, как надлежит руководителю службы безопасности большой корпорации. На встречу он пришел в скромных, даже немного запачканных джинсах, дешевых ботинках, сером свитере под горло и синем пальтишке, явно родом из секонд-хенда. Образ вечного бюджетника завершала неизвестно на каком чердаке откопанная войлочная кепка.
Как только мужчины устроились за дальним столиком, Пасечник снял ее, обнажив овальную проплешину.
Она уже намечалась, когда Кобзарь пришел работать в отдел по раскрытию особо тяжких преступлений. Переход совпал по времени с назначением Пасечника начальником отдела. Он уже тогда напоминал не грозного охотника на убийц, а простоватого дядьку, косолапого медвежонка. Так опера называли Пасечника за глаза, когда его еще не поставили старшим над ними. Позже, уходя на повышение в главное управление, кличку он забрал с собой. Бывая там время от времени, Кобзарь собственными ушами слышал в коридорах, как Медвежонка поминают незлым тихим словом.
