На то время Кобзарь еще служил в розыске. Отношения с бывшей дошли до состояния, когда пребывание под одной крышей, даже если у каждого есть отдельная будка, становилось физически невозможным. Он ночевал или в кабинете, или у Головко, чья жена в то время еще не забеременела и кому посторонние в доме не мешали, а иногда — в пустой камере, если такая находилась. Единственное неудобство создавала невозможность регулярно ходить в душ. Но Кобзарь со школы научился принимать себя таким, как есть, не пытаясь поломать природу и стать лучшим.
В данном случае — более опрятным.
Он привык сосредотачиваться на чем-то одном, преимущественно на работе или просто на том, чем занят теперь. Эта привычка выработала черту, которая многими воспринималась негативно. Он не заботился о внешнем виде и бытовом комфорте. В отличие от многих людей, в том числе бывшей жены, Кобзарь мог надеть и надевал что попало. Одежду носил в основном мятую, так что старался выбирать то, что не так очевидно мнется. Мог не мыть машину, не чистить обувь или просто не вытирать грязь. Брился через два раза на третий, а как выпадал случай, то зарастал щетиной. С прической решил просто: стригся коротко или вообще под ноль, чем раздражал бывшую сначала тихо, на уровне бытовых шуток, а потом всерьез.
Состояние рабочего стола Кобзаря полностью соответствовало характеру и внешности хозяина: горы бумажек, в шкафу и ящиках при желании можно было найти клад или хотя бы артефакт. При этом он постоянно искал какой-нибудь нужный документ, что отнимало больше времени, чем может себе позволить оперативник. Зато он знал наизусть его содержание, потому что обладал воистину уникальной зрительной памятью — и не только зрительной. Ведение протокола допроса он считал карой небесной: не любил тратить время на писанину. Зачем, если услышанное он держит в голове, всегда вспомнит, кто, когда и о чем говорил? Бюрократия доводила его до бешенства, так что часто после разговора Кобзарь давал визави чистые листы и ручку, чтобы тот записывал все только что сказанное, до малейшей подробности. Когда Пасечник как начальник все же требовал привести дела в порядок и надлежащим образом оформить, Олег выполнял, но всем своим видом демонстрировал нечеловеческие страдания.
Дома творилось то же самое.
Одежду он никогда не вешал и не клал на раз и навсегда предназначенное для нее место. Если жена убирала, всегда ругался, потому что не мог ничего найти. В конце концов она смирилась с кроссовками и ботинками в ванной, свитерами на кухне, рубашками и футболками под кроватью в спальне, с носками возле тумбы для телевизора. Когда разводились, она ни одним словом не упомянула бардак вокруг себя, потому что признавала вслух и не только в глаза, но и заочно: где бы ни валялись носки, в голове Олега всегда был такой порядок, что дай Бог каждому.
