Мелкие нападки были для нас делом привычным — не того похвалили, не того поругали. Но когда мы (с подачи, между прочим, “самого” Фадеева) опубликовали статью космополита А. Гурвича “Сила положительного примера” — о напечатанном еще при Симонове (и, говорят, очень сильно им отредактированном, что похоже на правду, ибо кроме слабой повести “Вагон” автор ничего больше не написал) почти культовом романе Василия Ажаева “Далеко от Москвы”, тут уж разговор пошел всерьез. В редакцию зачастили одна за другой комиссии, журнал прорабатывали на всех собраниях в Союзе писателей. А потом еще грянул скандал по поводу романа Гроссмана “За правое дело”.
Поначалу “Правда” напечатала вполне благожелательную статью Бориса Галанова. Но почти сразу же “отменила” ее “двуспальным” подвалом Михаила Бубеннова (кстати, члена редколлегии “Нового мира”, как ни странно), громившего напропалую роман и заодно редакцию.
К этому времени антикосмополитическая кампания подошла к своему апогею — делу врачей — “убийц в белых халатах”. На всякий случай евреев стали увольнять не только с медицинских рабочих мест. Все шло к тому, чтобы евреев вообще выселить из Москвы, поскольку история с врачами-“убийцами” доказала, что они недостойны жить в столице. Как известно, было подготовлено письмо, якобы от именитых евреев, с требованием осуществить этот замысел. Несколько интеллектуалов даже успели поставить свои подписи, пока письмо не попало к Эренбургу, который написал Сталину, подчеркнув, какой международный скандал это вызовет. Но адресата очень скоро не стало, и все как-то рассосалось.
На статью Бубеннова в “Правде” партком Союза писателей отреагировал сразу: созвал расширенное заседание, на которое Твардовский взял и меня. Шесть часов длилось это заседание. Основным докладчиком был консультант СП по критике Виктор Дорофеев, говоривший в основном о критике в “Новом мире”. Дрожавшим от возмущения голосом он приводил “вопиющие” цитаты, перевирая их, иногда опуская слова, коротенькие такие, состоящие порой только из двух букв, в сочетании дающие всего лишь словцо “не”, и брезгливо бросал соответствующий номер журнала, пролетавший по зеленому сукну длиннющего стола конференц-зала до самого конца, где сидели мы с Твардовским.
Я от возмущения вскакивала, хотела поправить, Твардовский дважды передавал мне записки — “не отвечайте”, “молчите”.
Особенно досталось одной рецензии Елены Усиевич на книгу писателя, жившего в Молдавии. Не помню ни фамилии, ни названия романа, но хорошо помню его заключительную сцену: при остановке поезда на какой-то станции молодой муж вышел за снедью и вернулся с ликующим криком, размахивая газетой: “Маша, Маша, наконец-то свершилось! Вот оно, постановление о журналах “Звезда” и “Ленинград”!” Можно себе представить, что сделала с романом Елена Феликсовна.
