— А у нас тут после съезда произошла такая свалка, что скоро обе половины съедят друг друга и от них останутся только хвосты.
— По правде говоря, Георгий Валентинович, я не очень понимаю, в чем суть принципиальных расхождений, — признался Кржижановский.
— И никто не понимает! — подхватил Плеханов. — Да их и нет. — Он развел руками, поудобнее уселся в большом мягком кресле. — Просто идет личная борьба между Лениным и Мартовым. Вот и все. Сначала Мартов, как мальчишка, играл в обиженного — становился в оппозицию. Потом, когда я ради сохранения единства партии предложил Ленину наилучший выход — вернуть в «Искру» обиженную часть старой редакции, Ленин закапризничал и заупрямился.
— А вы, Георгий Валентинович? С кем вы, председатель Совета партии?
— Я?.. — Он немного подумал, помешкал. — Я выше драки и ставлю перед собой неблагодарную задачу развести разъярившихся «драчунишек».
— Н-да. — Глеб Максимилианович нахмурился.
Он сочувственно принял жалобы Георгия Валентиновича. Ему еще дома казалось, что в расколе слишком большую роль играет личный момент — возросшая неприязнь Мартова к Ленину и Ленина к Мартову. А интересы дела требуют, чтобы они эту неприязнь преодолели. И надо их заставить помириться — работать вместе так же дружно, как прежде.
Но почему-то, соглашаясь с Плехановым, любуясь тем, как этот человек опускает ладонь на подлокотник кресла, поглаживает холеную бороду, приподнимает согласно своим веским словам густые черные брови, Глеб Максимилианович никак не мог отделаться от пришедшего на память навязчивого анекдота, ходившего в те дни по Женеве. С Георгием Валентиновичем познакомили приехавшего из России социал-демократа. И тот все время повторял: «Товарищ Плеханов!.. Товарищ Плеханов!» Георгий Валентинович слушал, слушал его и вдруг насмешливо оборвал: «Заметьте и запомните, молодой человек, следующее: товарищ министра — министру товарищ, но министр товарищу министра — отнюдь не товарищ».
Может быть, это всего лишь анекдот, но весьма характерный...
Обращало на себя внимание отцовски-покровительственное, снисходительное отношение Георгия Валентиновича к другим, бросалась в глаза его барственная привычка смотреть и говорить как бы свысока. Даже в подборе слов это сказывалось: «мальчишескую», «закапризничал», «драчунишки»... Остроумный, образованный, он самим фактом своего пребывания на сей грешной планете, всем своим обликом словно внушал: «Когда твой папенька только еще ухаживал за маменькой, я уже был марксистом. Я — автор «Монистического взгляда на историю», а ты — мой ученик. Потому слушай и не перебивай».
