В обоих финикиеязычных государствах Восточной Анатолии мы встречаем надписи, правильно отражающие общее настроение, но не лишенные некоторого бахвальства. Вполне возможно, что торговые демократические города финикийцев приукрашивали положение своих жителей, хетты же, склонные к семейственности и домовитости, способствовали превращению установившегося у них образа жизни в патриархальный. Так, Киламува, царь Яуди-Самала, носящий чисто хеттское имя, несмотря на то что его надпись написана по-финикийски, сообщает:
«Царствовал Габбар над Яудией и ничего не свершил. Был царем отец мой Хайя и ничего не свершил… Я же, Киламува, свершил то, чего не свершили бывшие до меня».
Нам знаком этот стиль по ассирийским анналам. Ассирийские цари всегда совершают то, что не сделал никто из их предшественников: порабощают народы, имена которых прежние поколения даже и не знали, вторгаются в области, куда не вступала нога их предков. Однако нам хотелось бы знать, чего же, собственно, не сделали эти бесталанные предшественники Киламувы.
«Я, Киламува, сын Хайи, воссел на трон отца моего. При царях прежних обыватели выли, как собаки. Я же для одних был отцом, для других был матерью, для третьих был братом. Того, кто в глаза не видел овцы [в своем хлеву. — Ред.], я сделал обладателем стада овец; того, кто в глаза не видел вола, я сделал обладателем стада рогатого скота, обладателем серебра и золота. Тот, кто не видел в глаза с самой юности своей полотна, в дни мои оказался одетым в виссон. Я поддерживал обывателей, и они обнаружили приверженность [ко мне] подобно приверженности сироты к матери»[35].
Эта надпись не единственная в своем роде. В соседнем Каратепе подобную же оставил Азитаванда:
«Даже в местах, которые были раньше опасными, люди боялись ходить дорогами… теперь там гуляют даже женщины, держащие веретено…[36]. И было во все дни мои благоденствие и довольство и покой у данунинтов и во всей долине Адана».
В притчах, собранных писцами Езекии, также часто упоминается добрый царь:
«Как рыкающий лев и голодный медведь, так нечестивый властелин над бедным народом»
(Кн. притчей Соломоновых 28, 16).
«Милость и истина охраняют царя, и милостью он поддерживает престол свой»
(Кн. притчей Соломоновых, 20, 28).
Эти притчи, хотя их и приписывают Соломону, нельзя датировать ранее VII в. до н. э.
Женщины с веретенами напоминают описанные Гомером царские дворцы, где царицы сидели и пряли в кругу своих служанок. Стул приставляли к одной из колонн, поддерживающих крышу над очагом, и расстилали ковры. Рядом с женщиной на земле стояла корзинка с клубками шерсти. Царица стремилась к тому, чтобы не отличаться от простых обывательниц. Нас уже не удивляет, что Одиссей сравнивает добродетельную и хозяйственную Пенелопу — еще до того как она его узнала — с добродетельным царем, хотя именно ее правление не принесло блага его домашнему очагу:
