«Принцесса Швеппссоудоуссер». Настоящее ее имя, то, с которым она появилась на свет, — Берил Дьюзинбери. Менять его на фамилию мужчины ей было не по нраву. По ее словам, «Принцесса Швеппссоудоуссер» — дань забывчивости, замена имени героини «Тысячи и одной ночи», постоянно выпадающего из ее памяти: Ш-ш-ш-ш… ну, вы знаете. Она считала, что это должно забавлять ее великовозрастных детей, помнящих рекламную кампанию 1960-х[1], но ее детей ничего толком не забавляло. В этом они винили ее.
«Ты никогда не впускала в нашу жизнь веселье, — напоминают они ей. — Забавно другое: то, что ты решила, что можешь играть с нами теперь. Честно говоря, это даже неловко. Ты наименее игривая мать из всех, какие только жили на свете».
— Я?
— «Я»! В этом ты вся. Любая другая мать была бы гораздо скромнее.
— В век родительской халатности я учила вас правильно выражаться. Лучше сказали бы спасибо, что родились у учительницы, а не у судомойки.
— Что еще за «судомойка»?
Она мысленно хвалит себя за то, что сдержалась и не ответила: «Твоя жена».
— Твое невежество доказывает последовательность моей системы, — говорит она вместо этого. — Я внушала одно и то же своим ученикам и вам.
— Мы не были твоими учениками, мама…
— Я не договорила.
— Опять твои игры?
— Я никогда не притворялась игривой. Обычно этим грешат папаши.
— Наши отцы всегда отсутствовали.
— Это тоже в природе отцов. Будь добр, удовлетвори любопытство старухи. Ты назвал меня наименее игривой матерью из всех, кто жил на свете. Так сколько матерей тебя воспитывали?
— Можно поручиться, что другие матери не отказываются читать детям сказки перед сном, потому что они, видите ли, скучные и наивные. Господи, ты так и говорила — «наивные»!
— Вот видишь, я научила тебя словечку, которое ты помнишь до сих пор…
— Но не могу употреблять.
— А ты попробуй вращаться в более образованных кругах.
— Я член палаты лордов, мама.
— Мои старания не прошли даром.
— Жизнь — это не просто слова…
— Неправда, жизнь — это просто слова.
— Это еще чувства.
— Чувства!.. Что такое чувства без выражающих их слов? Ворчание, простое хрюканье, пока ты не подберешь слово для обозначения причины твоего ворчания. По этой причине свиньям не дано выразить Weltschmerz[2] или ностальгию по грязи.
— Откуда ты знаешь, что им дано, что нет?
— Они никогда этого не упоминают.
— Когда хрюкаешь от страха, знаешь, что тебе страшно. Мы никогда не говорили о своем страхе, но мы его испытывали.
— Вы боялись, потому что существовала угроза или от природной робости?
