Немного пожить | страница 14
— Похоже, это я должна спросить, не испугалась ли ты чего-нибудь? Чего ты ищешь там, под кроватью?
Эйфория пожимает плечами. Это тоже вредно для осанки. «Стойте прямо, девочки!» — слышит мисс Дьюзинбери свой голос.
Окажись у нее под рукой линейка, она всласть вытянула бы Эйфорию по косым плечам.
Выпрямись!
— Му-у! — зачем-то мычит она.
Эйфория вздрагивает.
— Нервы у тебя ни к черту! — торжествует Берил Дьюзинбери. — Тебе бы к… — Никак не вспомнить, к кому следует обратиться Эйфории.
— Да, миссис Берил.
— Тысячу раз тебе говорила: в этой комнате единственный страх — твой. Меня ничего не пугает.
— Нет, миссис Берил.
— Разве что когда забываю, как ты называешься.
— Эйфория.
— Нет, то, чем ты занята.
— Я ухаживаю за вами.
— Ха! Вот, значит, что это такое! Тебя кто-нибудь просил?
— Да, ваш сын, мистер Сэнди.
— У меня есть сын?
— У вас их трое, миссис Берил.
— Неужели? И все — мистеры Сэнди?
— Нет, миссис Берил, второй — мистер Пен, а…
— Ладно, ладно, не хватало всех перебрать! И перестань, пожалуйста, обращаться ко мне «миссис». Это звучит провинциально. Я — принцесса Ша… Шахе… Сама знаешь.
Забыла, вот незадача! Принцесса Щербацки, что ли? Почему она вспомнила эту фамилию? Принцесса Шостакович? Шницлер? Шреклихкейт? Struwwelpeter?
Вспомнила!
— Я принцесса Шикльгрубер.
Эйфория бессильна ей помочь.
— Да, миссис Берил.
Принцесса садится в постели, кутается в короткий халат. На нем вышиты слова LIFE IS A TALE TOLD BY AN IDIOT[7]. Буквы разделены кроваво-красными анютиными глазками со смеющимися личиками.
— Как я уже говорила, — продолжает она, — я не из пугливых и совершенно не боюсь собственной кончины — когда уйду, тогда и уйду, но чего я боюсь, так это смерти при жизни, когда разеваешь рот, а из него ничего не вылетает. Моя жизнь такова, какой я ее описываю, а я еще не закончила ее описывать. Все, — она указывает на коробку из-под шоколада на прикроватном столике, — все записано на карточках, которые я храню здесь. Я говорю тебе об этом на тот случай, если потом упущу что-то важное. Если такое случится, то ты найдешь запись на одной из карточек. Только чур не спрашивай меня, на которой.
— Я люблю ваши рассказы, миссис Берил.
— Эти тебе не понравятся, и это не рассказы. Не хочу, чтобы ты делала эту ошибку. В этой коробке хранятся летописи. Не пугайся, я сказала «летописи», но это никак не связано с тем, кто где писает в летнюю пору. Это хроники моей жизни по годам, хотя я, конечно, путаю годы. Но это неважно. Хронология нужна мелюзге, мне подавай вечную истину, а она не упорядочена во времени. И даже не истинна. Я Мать Века, ты в курсе? У меня и медаль есть, лежит в этой же коробке. Я Мать Века, поэтому важно вести хронику всего, что вытворяет век. Вся она здесь. Мужчины, за которых я выходила, мужчины, с которыми разводилась, дети, которых родила и не родила. Это история века, а не моя. Для твоего понимания не только меня, но и времени, в котором ты живешь, важно, чтобы ты ее прочла.