— Одно название…
— Завтра получишь, что тебе положено. Чего вы там торчите, давайте поближе ко мне!
Все трое плотно окружают Кузмана, который, как всегда, самое главное оставил напоследок.
— Что надобно сделать, сделается и без вас! У Николая с Виктором другая задача. Нам стало известно, что агенты Общественной безопасности набились с вечера в грузовик и подались на Запад.
— Драпают? — прерывает его Елена.
— Драпают. После стольких убийств и после всяких других преступлений, после глумлений и надругательств над нашими товарищами… Что ж, мы сообщили и в Горна-Оряховицу, и в Софию, найдется кому их встретить… А начальничек их все еще здесь, начальничек пока не удрал.
«Крачунов!» — мысленно произносит Николай, но даже при одном воспоминании этого имени его передергивает.
— Крачунов! — цедит сквозь зубы Елена.
Кузман взглядывает на нее исподлобья:
— Допрашивал тебя?
— Да!
— И применял свои методы?
— Нет!
Он резко поворачивается к ней, и весь его вид выражает недоумение.
— Меня он пальцем не тронул, другие постарались…
— На его совести по меньшей мере… — машет рукой негодующий Кузман, и его трясет от гнева. — Он душил людей веревками, душил собственными руками. Этот кровопийца не должен уйти от возмездия! Николай и Виктор устанавливают за ним слежку — Крачунов находится в здании Общественной безопасности, там спит, там ест, там паскудит… Два дня не выходит, никто его не видел на улицах.
— А если он все же попытается выйти? — спрашивает Николай, сразу охрипнув.
Виктор повторяет за ним:
— Если он все же выйдет?
— Вы его арестовываете и ведете в дом Лозева!
— Арестовать Крачунова? — фыркает Николай. В висках его гудит кровь.
— Первым делом вы должны его обыскать.
— Но ведь он… Я не представляю себе… Разве он допустит, чтобы его арестовали?
— Я тоже не представляю, — соглашается Елена.
Кузман отодвигает от себя стол и поднимается. Вздувшаяся вена рассекает его лоб пополам.
— Если попытается уйти… да, в таком случае стреляйте! Застрелите, как собаку!
В комнате тихо, все ночные звуки, доносившиеся из города, исчезли, их поглотило зловещее, наэлектризованное особыми токами молчание. И в этом молчании, выжидательном, напряженном, способном в любой миг взорваться, опять улавливается затаенное дыхание города. У Николая такое чувство, что с этого момента и он и его товарищи превратились в песчинки, буря поднимает их с земли и уносит вверх в неведомых вихрях и смерчах, не считаясь ни с их волей, ни с желаниями.
