— Что вам дать — валидол?
Женщина, не в силах вымолвить ни слова, закивала головой… Спустя полчаса они уже сидели за столом и беседовали. Груня, грузная женщина с честным открытым лицом, не переставая благодарила Францева:
— Если б не ты — точно б померла! Бог мне тебя послал! Бог… Зовсiм сердце не працуе, старая вже…
Она перемежала русские слова с украинскими, пару раз всплакнула, потом спохватилась: надо же угостить нежданного спасителя!
— Угощение подождёт, — мягко проговорил Францев. — Я, вообще-то, по делу приехал.
Услышав, какое дело интересует Францева, Груня долго молчала, внимательно разглядывая гостя, будто оценивала его.
— Ладно… Отдам я тебе бумаги, — медленно произнесла она. — Ты — людына хороший. А этот, шо до тебе тут був…
— А кто до меня был?! — удивился Францев.
— Да прiiхав такой… Франт с закордону! А главное, не по-людьски попросил, а прям з ножем до горла: давай, и усе!
— Что давай?! — ещё больше удивился Францев.
— Да бумаги эти! Ну що тоби потрибно! Олександра Олександровича бумаги!
— И вы ему эти бумаги… — проговорил Сергей. И в ответ услышал:
— Дала, ну как было не дать! Напугал он меня… Дала. Но тильки половину!
У Францева отлегло от сердца. Выяснилось, что Богомолец в 1946 году опасался ареста и действительно отдал на хранение Груне свои записи. Но разделил их на две большие папки, будто знал, что плодами его трудов непременно заинтересуются. В одном досье были описания различных экспериментальных работ. Это досье, сказал он Груне, можно отдать, если будут настойчиво требовать. А вот главное — второе, в толстой дерматиновой папке коричневого цвета с серыми тесёмками, нельзя было отдавать ни в коем случае. «Никому», — строго-настрого наказал Богомолец. «И сколько же мне их хранить?» — всплеснула она руками. «Посмотрим… Скорее всего, я скоро сам заберу. Если нет — храни, пока за ними не придёт человек с честными глазами. Ты его сразу узнаешь».
Пока Груня всё это подробно рассказывала, Францев напряжённо думал: кто же ещё интересуется этими бумагами?! Кто сюда приезжал?!
— Так что забирай главную папку, — закончила свой рассказ Груня. — Только на доброе дело используй… Глаза у тебя честные, — добавила она.
— Использую, обещаю. А они здесь — в доме?
— Ага. Тильки сам вiзьми, менi, старой, не долезть… За Божницей вони… — указала рукой Груня.
В углу комнаты почти под потолком висела большая икона Богоматери с Младенцем в старом потрескавшемся окладе. Францев встал на табуретку и запустил руку за оклад. Но там ничего не было.
