– Ты смогла выжить, питаясь этим?
– Нет.
– Тогда что ты обычно ешь?
– Печенье из таро.
– Где оно?
– Растворилось в море.
– Как?
Я кладу на стол вилку М.М. Беседа всегда так утомительна?
– Забрала все печенье, что вырастила, когда поплыла на поиски сестры. Но мы попали в шторм.
– Мы?
– Хьюберт и я.
– Хьюберт?
– Его больше нет.
Молчание.
Снова беру вилку, но не ем. Живот урчит. Без сомнения – несварение желудка. Жду, когда парень продолжит изрыгать вопросы. Жду его скептицизм и недоверие.
– Таро, – произносит он, – осталось что-нибудь?
Наконец-то. Вопрос, ответ на который растет на заднем дворе М.М. Встаю с места.
– Давай посмотрим.
Мы выходим на крыльцо. Такую ночь я люблю. Бесконечную. Спокойную. Луна белая, как солнце, а небо приобретает более насыщенный оттенок серого, чем днем. Дни тоже люблю. Но ночами, наблюдая за серебристым пляжем и водой, похожей на вулканическое стекло, я, неспособная различать цвета, чувствую себя менее обделенной.
Растираю руки: ночи на острове холодные. Мы спускаемся с крыльца и, обойдя дом, подходим к заднему дворику, где растет таро на небольшом участке грязи. Я сажусь на корточки. Судя по размеру листьев, еще рано собирать их крахмалистые клубни. Мой гость опускается рядом. Правой стороной ощущаю тепло, исходящее от его тела.
– Почва истощена, – замечает он.
Лунный свет вырисовывает на его лице черты, которые я раньше не замечала.
– Надо удобрять.
Прогоняю непрошеные мысли.
«Сосредоточься на таро!»
– Чем?
Вокруг нас не валяются мешки с азотными соединениями.
– А ты как думаешь?
– Ой! Фу! – меня передергивает. Джоули, нет!
– Фу?
– Да, фу. Просто отвратительно.
Он подозрительно покашливает.
– Что? – в свою очередь, интересуюсь я.
– Ничего.
– Что?
– У тебя наивные представления о выживании, – он невозмутимо потирает запястье. – Думал, ты не против собственного удобрения.
– Определенно против.
– Значит, без дерьма?
– Значит, без дерьма!
«Не смотри на него! Не смотри в глаза!»
Потому что я не выдерживаю, и мы взрываемся хохотом. Ты-я подъезжает посмотреть, что случилось. Если что и случилось, так это то, что я деградировала в способностях парировать шутки о дерьме. Смех раскатывается по телу волнами. Я почти задыхаюсь. По щекам бежит судорога. В груди жжение. Тело наполняется адреналином, который обычно я получаю после восхождения на хребет.
– Ты что-то помнишь? Что-нибудь из прошлого?
Парень замолкает, и мне уже не хватает звуков его смеха.
– А должен?
– Иногда я вспоминаю что-нибудь, когда заново открываю для себя то, что уже как будто знакомо.
