– Но…
– Заткнись, Мордимер, – приказал он ласково. – Также знаю о девушке…
В Академии Инквизиториума нас учили многому. Кроме прочего – искусству обманной беседы. Поммель наверняка догадывался, что за две недели мы воспользуемся услугами девочек, а девочки и любовь Вагнера к хмельному и приключениям – это всегда влекло за собой проблемы. Я дал бы руку на отсечение, что Поммель стрелял наугад, надеясь узнать истину по реакции вашего нижайшего слуги. А у меня даже мускул не дрогнул. Наш глава ждал некоторое время, потом усмехнулся.
– Далеко пойдешь, мальчик, – сказал ласково. – Ну, ступай.
Окликнул меня, когда я был у самых дверей:
– Ах, Мордимер, еще одно. Слова: как вы сделали это одному из братьев Моих меньших, то стократ сделали Мне – кажутся ли тебе достойными нашей вечерней медитации?
Я повернулся.
– Конечно, – кивнул, обещая себе, что впредь даже мысленно не стану произносить формулировку «дам руку на отсечение».
А чуть позже подумал, стрелял ли Поммель и в этот раз наугад или же от кого-то получил рапорт о наших похождениях. Но если так – от кого?
* * *
Мещанам запрещено надевать алое, ибо это цвет благородного сословия. Но Гриффо Фрагенштайн осмеливался носить на плечах плащ не просто сиявший чистейшим пурпуром, но и вышитый к тому же золотыми нитями, что складывались в форму Трех Башен – герба, принадлежавшего его отцу.
– Мое имя Мордимер Маддердин, и я лицензированный инквизитор из Равенсбурга, – представился я.
– Рад вас приветствовать, мастер, – сказал он вежливо и пригласил меня садиться. – Не желаете ли позавтракать вместе со мной?
– С большим удовольствием. – Я следил, как он раздает слугам приказания насчет еды. Высокий крепкий мужчина, на его широких плечах покоилась голова несколько странной продолговатой формы, словно ее сдавили в тисках. Даже длинные буйные волосы, спадавшие на плечи, не могли скрыть сей изъян. И все же Гриффо Фрагенштайн не производил впечатления урода, над которым только и смеяться (позже я узнал, что за глаза горожане кличут его Господином Яйцеглавом – но лишь наверняка зная, что слова эти никто не услышит). На лице его читалась решимость, взгляд был быстр и проницателен. Даже когда Фрагенштайн усмехался, глаза оставались оценивающими, внимательными и невыразительными.
– С удовольствием помогу вам, насколько это в моих силах, господин Маддердин, – сказал Фрагенштайн, ознакомившись с подписанными Поммелем полномочиями. – Но…
Поскольку он не продолжал, я позволил себе спросить:
