— Ну, а Ягана? Она глупая? Скажи ей.
— Ягана дала себя обмануть.
— Нет, тут все сложней, Шахаб! Люди торопят будущее, смотрят далеко вперед.
— Может быть, оттого мы и не видим непорядков под носом, — грустно пошутил Шахаб.
Ветер засвистывал, подныривая под вагон, злился, пытаясь сдернуть его с места, а раз не удавалось, то норовил засыпать, окатывая волнами песка.
Бардаш думал о Ягане: а где она сейчас? Она пошла за ним в пустыню, и среди этого визга и грохота проходит ее жизнь, год за годом… А тут еще его назначение в обком! Он стал представлять себе, как она просыпается без него, как умывается над прутиком будущей чинары, как, прикрывая глаза руками, идет сейчас сквозь песчаный поток, тревожась обо всех разбросанных по пустыне буровиках и горюя, что не в силах остановить ветра… Ему стало боязно за нее.
Может быть, не только оттого Бардаш так долго вертелся тут, в пустыне, что дела не шли, но еще и потому, что не хотел, чтобы отчаяние охватило Ягану без него, когда его здесь не будет. Хотя они и не встречались, он все же был рядом…
И когда на рассвете он услышал шум мотора, он подумал, что это она, и не удивился, увидев ее с порога вагончика.
— Ягана!
— Бардаш!
Видно было, что и она не спала. Глаза ее опухли, воспалились. Соскочив на землю, он взял ее за руки и почувствовал, что даже пальцы ее похудели.
— Как же вы можете в такую погоду ездить без шофера? — сказал он.
— Ветер стихает.
Может быть, и правда, ветер стал потише, а может, просто к нему уже притерпелась. Он дул и дул — и это было не на один день. Но сейчас и ветер был кстати, он всех загнал в укрытия. Они были вдвоем в пустыне. Все же они обошли вагон. Привалившись спиной к стене вагона, Бардаш обнял Ягану, стараясь защитить ее, прижал к своей груди и стал целовать черные-пречерные глаза. Только у нее были такие.
Он терся о ее щеку своей щекой, стискивая тоненькую девичью талию жены, прижимался лбом ко лбу и глазами к глазам. У нее потекли слезы, он почувствовал это, и, когда приподнял руку, слезы упали на его пальцы. Тогда он стал целовать ее во влажные ресницы. Говорят, что слезы только солоны и не имеют другого вкуса, как дождь. Неправда, что и дождь не имеет вкуса. Он всегда несет свои запахи, и навстречу ему поднимаются запахи земли.
Слезы Яганы были сладки.
— Оставьте, я такая пыльная, — говорила Ягана, не отворачивая лица.
Он снимал пыль с ее лица своими губами.
— Разве можно съесть всю пыль Кызылкумов? — спросила Ягана и отстранилась, потому что увидела Шахаба.
