Прощайте, сердце мое, будьте здоровы и любите меня немного: только лишь эта мысль способна облегчить мои страдания».
«Президентша» – это, естественно, мать Рене-Пелажи, сыгравшая, пожалуй, решающую роль в аресте маркиза де Сада. Она, естественно, думала исключительно о счастье своей дочери и хотела исправить ее «странного» супруга. А тот, кого маркиз де Сад называл «скудоумным муженьком», это, конечно же, был супруг «президентши» Клод-Рене Кордье де Лонэ де Монтрей, президент Налоговой палаты, который всегда и во всем с соглашался с женой.
* * *
А тем временем наступил 1778 год, и в этот год умер дядя маркиза – аббат Жак-Франсуа-Поль-Альдонс де Сад. Это был человек, в доме которого наш герой получил начальное образование. Аббат де Сад оказал на его формирование огромное влияние, научил читать и писать, и его смерть глубоко опечалила Донасьена.
По идее, дом в Сомане теперь должен был принадлежать маркизу де Саду, но Ришар-Жан-Луи де Сад, брат аббата, вывез оттуда все подчистую, включая деревья, которые его люди выкопали в саду. И при этом он отказался брать на себя расходы по погребению и оплате долгов покойного. Теща, понятное дело, решила в это дело не вмешиваться…
* * *
Маркиз де Сад почему-то был уверен, что «его палачи» продержат его в тюрьме три года. Но это оказалось иллюзией, хотя он настраивал себя на грядущее освобождение в феврале 1780 года.
В частности, 17 февраля 1779 года он писал своей жене:
«В вашем письме содержится одна фраза, которая могла бы заставить меня предположить гораздо более страшную участь. Вот эта фраза: «Ничто не подтверждает, что даты освобождения, которые я указала вам на основании моих предположений, являются ошибочными». Но единственная дата, которую вы указали, – это 22 февраля 1780 года. Я клятвенно заявляю, что не смог ни увидеть, ни вычислить какой-либо другой даты из ваших писем. И, тем не менее, в следующей же фразе вы говорите: «На это вы ответите: но почему, когда я был в Лакосте, вы передали мне такую-то информацию? Ответ заключается в том, что я была введена в заблуждение». Но то, что вы передавали мне в Лакосте, заключалось в том, что вам сказали, что как только меня осудят, мне нужно будет отсидеть три года или один год плюс ссылка. Теперь вы говорите, как вы сожалеете, что вообще мне об этом сказали.
Таким образом, дело обстоит еще хуже, поскольку человек не испытывает сожаление по поводу того, что в начале был излишне пессимистичен: тогда у вас есть для него приятный сюрприз; вы не должны перед ним извиняться за то, что таким образом ввели его в заблуждение… Но вы передо мной извиняетесь. Следовательно, истина еще хуже; и если она хуже, тогда я все еще здорово ошибаюсь, полагая, что меня освободят 22 февраля 1780 года! Я был бы бесконечно признателен, если бы вы могли объяснить мне эту фразу, поскольку она продолжает меня беспокоить и жестоко мучить.
