Прибыв сюда, я поступил как Цезарь, который говаривал, что лучше один раз в жизни подвергнуться опасностям, чем жить в постоянной заботе, пытаясь избежать их. Таковое умозаключение привело его в Сенат, где, как он прекрасно знал, его ожидали заговорщики. Я сделал то же самое и, подобно ему, всегда буду выше благодаря своей невинности и искренности, нежели мои недруги с их низостью и затаенной злобой. <…>
И еще раз прощайте, мой дорогой добрый друг! Вот длинное письмо, которое, возможно, никогда не дойдет до вас, поскольку написано не по-лилипутски. Не важно, оно не останется незамеченным, и кто знает: среди всех тех, кто обязан его увидеть, вы ли тот самый человек, которому я непосредственно его адресую?
То, что вы рассказываете мне о детях, мне приятно. Вы, несомненно, знаете, как я был бы рад обнять их, хотя и не питаю иллюзий в отношении того факта, что, несмотря на мою привязанность, именно из-за них я в настоящее время страдаю.
Перечитывая свое письмо, я со всей очевидностью понимаю, что вам его никогда не передадут, что является определенным доказательством несправедливости и чудовищности всего, что я вынужден испытывать на себе, ибо если бы в том, что я сейчас испытываю, не было бы ничего, кроме справедливости и обыкновенности, почему бы тогда они боялись, что вам об этом расскажут или вы узнаете сами? В любом случае, я не стану вам снова писать до тех пор, пока не получу непосредственно от вас ответ на это послание, ибо каков смысл писать вам, если вы не получаете моих писем?»
Условия своего содержания в Венсеннском замке маркиз описывал следующим образом:
«Вы спрашиваете, как я поживаю. Но какова польза от того, что я вам отвечу? Если я сделаю это, то мое письмо до вас не дойдет. И все же, я рискну и удовлетворю ваш интерес, ибо не могу представить, что они будут столь несправедливы, что не дадут мне ответить на то, что сами позволили вам меня спросить.
Я нахожусь в башне, запертый за девятнадцатью железными дверями, и единственным источником света служат два маленьких оконца, забранных решетками. Десять или двенадцать минут в день я провожу в обществе человека, который приносит мне еду. Остальное время я нахожусь в одиночестве, проливая слезы… Такова моя жизнь здесь… Вот как в этой стране исправляют человека: отсекают все его связи с обществом, с которым его, напротив, нужно сблизить, чтобы он мог вернуться на путь добродетели, с которого он имел несчастье свернуть. Вместо доброго совета, мудрого наставления, у меня есть только отчаяние и слезы. Да, мой дорогой друг, такова моя участь. Как может человек не дорожить добродетелью, когда она представляется в таких радужных красках!
