за ней. Он мог
видеть ее, хотя в то же время знал, что его усталые воспаленные глаза закрыты.
Он видел маму, и она была в болоте. Там она и была, в этом болоте, она забрела в него в темноте и не могла выбраться обратно на сушу. Мутная жижа пузырилась у ее коленей, и она пыталась ухватиться за ветку или дотянуться до твердой земли, но все напрасно. Ее ноги постепенно уходили под воду, и там, где они соединялись с туловищем, мокрое платье, облепившее бедра, образовало подобие черной буквы “V”. Фу, у мамы были грязные ноги. Он не должен смотреть.
Но он хотел смотреть, хотел видеть, как она погружается во влажную, бархатистую, склизкую тьму. И поделом ей, она сполна заслужила то, чтобы составить компанию бедной невинной девушке. Туда им обеим и дорога! Скоро он избавится и от преступницы, и от жертвы. От мамы и от сучки. Мама-сучка тонула в этой жидкой грязи, и пусть это случится, пусть она сгинет в этой вонючей отвратительной жиже…
Вода уже поднялась выше ее груди. Он не любил думать о таком, он никогда не думал о маминых грудях, не должен был, и это было хорошо, что они погружались в болото навсегда, и ему никогда больше не придется думать о таких вещах. Но он видел, как мама задыхается, и от этого сам начал хватать воздух ртом. Ему стало казаться, что он задыхается вместе с мамой, а потом (это был сон, это должен был быть сон!) мама неожиданно оказалась на суше, и он тонул. Его засосало по самое горло, и некому было спасти его, некому помочь, не за что ухватиться, если только мама не протянет ему своей руки. Она могла спасти его, только она одна! Он не хотел тонуть, не хотел, чтобы ил забивал ему ноздри и рот, не хотел задыхаться и уходить на дно к девушке-сучке. И тут он вспомнил, почему она оказалась там, почему ее убили, — потому что она несла в себе зло. Она раздевалась перед ним, она бесстыдно пыталась развратить его своей наготой. Да что там, он сам тогда хотел убить ее, потому что мама научила его, как узнавать грех и извращение, и что сучки — это зло пред лицом Господа.
Выходило, что то, что сделала мама, она сделала, защищая его, и он не мог безучастно смотреть, как она гибнет. Она была нужна ему, и он был нужен ей, и даже если она сумасшедшая, она не могла допустить, чтобы он утонул. Не могла.
Вонючая жижа уже поднялась к его подбородку и подбиралась к губам, и если он сейчас откроет рот, она заполнит его, но он должен был открыть рот, чтобы крикнуть маме, и он
