Вот так. Он снова стал чистым. У него были чистые руки. Теперь он мог дотащить свое онемевшее тело до спальни на втором этаже, упасть на кровать и уснуть. С чистыми руками.
Он был уже в спальне и переодевался в пижаму, когда вспомнил, что успокоился слишком рано.
Мама так и не вернулась.
Она бродила где-то в ночи, и только один Бог знал где. Ему придется снова одеться и идти искать ее — маму нужно найти.
Только… нужно ли?
Мысль подкралась незаметно, как усталость, от которой он не чувствовал своего тела. Она притупляла его чувства, исподволь овладевая сознанием.
С какой стати ему беспокоиться о маме — после того, что она сделала? Может быть, кто-нибудь подобрал ее, или еще подберет. Может быть, она уже все выболтала. Только кто ей поверит? Улик больше нет. Он будет все отрицать. А может, не потребуется и этого — всякий, кто посмотрит на маму, сразу поймет, что она сумасшедшая, когда выслушает ее дикую историю. И тогда ее упрячут, запрут в комнату, от которой у нее не будет ключа, и она останется там навсегда, и слава Богу.
Он вспомнил, что совсем недавно испытывал другие чувства. Но это было до того, как он побывал в ванной, до того, как ему пришлось входить в душевую кабинку и смотреть на эти… вещи.
Это мама была виновата в том, что происходило с ним, по ее вине пострадала бедная, беззащитная девушка. Это мама взяла в руки мясницкий нож и принялась резать и кромсать — на такое зверство был способен только маньяк. Он должен был повернуться лицом к фактам. Она была маньяком. Она заслуживала того, чтобы ее упрятали, ее нужно было упрятать, как ради безопасности других, так и ради ее собственной.
Если маму подберут на шоссе, он сам проследит, чтобы ее поместили куда надо.
Впрочем, она, наверное, и не подходила к шоссе. Скорее всего, она бродила где-то поблизости, не уходя от дома. Или, может быть, она следила за ним, пока он был на болоте — может, она следила за ним с самого начала. Ну, а на болоте, если мама действительно сумасшедшая, могло произойти что угодно. Если она оказалась там, она легко могла поскользнуться. Это было вполне возможно, в такой-то темноте. Он вспомнил, как тонула машина, как она постепенно исчезала в трясине.
Норман чувствовал, что его мысли больше не были вполне связными. Какой-то частью своего мозга он сознавал, что лежит на кровати в своей спальне и что это продолжается уже довольно долго. Но он, на самом деле, не принимал никакого решения относительно того, что ему делать; он не интересовался ни мамой, ни ее местонахождением. Он просто
